Для законного заключения брака необходимы сговоры через законного обручателя, свадебный пир, по крайней мере для шести гостей, и публичное вступление супругов на брачное ложе. Того и достаточно было как в языческое, так и в христианское время; благословение священника не было нужно; только не дозволялось совершать браки в праздники и постные дни и в некоторых степенях родства, таюке наблюдалось и равенство браков.
Затруднение кормить детей произвело потом в исландском праве ограничения браков старинный вспомогательный способ бросать детей, — причем мать не имела никакого голоса, — который порицаем был даже и в языческой Исландии и извинялся только множеством детей у бедных супругов. Рассказывали об одном из первых переселенцев, что он обречен был этой участи суровым, но богатым отцом при самом рождении. Асгрит приказал бросить дитя; раб уже точил заступ для копания могилы; дитя лежало на полу, вдруг услышали все, что оно заговорило: «Пустите меня к матери; мне холодно на полу; где безопаснее для ребенка, как не в объятиях матери? Зачем же точить железо? Зачем резать дерновую землю? Оставьте ваше жестокое дело: я могу жить с храбрыми людьми». Тогда полили на ребенка воду и назвали его Торстеином; он вырос и сделался великим человеком. Исландцы никогда не следовали таким диким правилам, как древние пруссы, умерщвлявшие еще в 1218 году всех женского пола детей у матери, кроме одной девочки. Только облитое водой и получившее имя дитя было безопасно. Во времена язычества, в одну голодную пору, какой-то годи предложил было принести жертву, бросить всех детей и перебить стариков, но другой годи отринул это, как гнусное и бесполезное дело. Исландия бедная страна: христианская вера запретила бросать детей, но зато затруднила супружества. У кого не было имущества, по крайней мере на сотню эйриров, кроме ежедневного платья, тот, если жена его родила, обязывался оставить остров.
Во времена язычества разводы не были затруднительны, даже и по требованию жен. В христианское время епископу предоставлялось расторгать браки, запрещенные Церковью, и такие, которые не могли быть совершены по препятствиям; но гражданский закон допускал разводы и в некоторых других случаях, если, например, брак заключался между опальными; также, если муж целые шесть месяцев не разделял ложа с женой или против воли хотел увести ее в чужие края. Один поселянин, Торд, получил развод, объявив с утеса закона и доказав свидетелями, что жена его обыкновенно носит панталоны. Напротив, духовенство, со своей стороны, по предписанным из Рима правилам, даже в случае нарушения супружеской верности хотело дозволить не развод, а только разлучение от стола и ложа; если оскорбление было на стороне жены, то она получала уплаченную за нее сумму, вместе с приданым, а при общем имении с мужем получала третью часть его. Но духовенство принуждено было оставить строгие свои правила; в двух даже случаях открыто изъявило свое согласие на развод. Если один из супругов беден, а другой имеет кое-какие средства, но с каждым днем истрачивает их на прокормление бедной родни, то гражданский закон позволял этому последнему развод, по выслушивании свидетелей, в присутствии пяти соседей. Брак уничтожался также, если, при семейной ссоре, супруги нанесли друг другу жестокие раны. Церковное право также допускало, что в этих обоих случаях не нркно для развода епископское разрешение.
Не случалось в Исландии, чтобы оскорбленный муж отмщал за себя убийством вероломной жены. Вероятно, духовенство внушало, чтобы муж, наказав неверную жену, не прогонял ее от себя. Исландская женщина с трудом прощала даже полученную от мужа пощечину; за удар в присутствии других просила развода, не допуская никакой снисходительности. С самых первых времен поселения исландская женщина была землевладелицей, пользовалась правами наследства; сумма, платимая за нее при заключении брака, принадлежала ей, а не обручателю, оттого-то развилось в ней сознание собственного достоинства в отношении к мужу гораздо более, нежели у женщин остального севера. Бергтора умерла добровольно с Ньялем, гнушаясь предложения спасаться от огня. «Молодую меня отдали Ньялю, — сказала она, — тогда я обещала разделять с ним всякую участь». Еще во время язычества, когда два исландца обменялись поместьями и женами, одна из них повесилась в храме. Часто, состарившись, жена добродушно возвращала ключи своему мужу, будучи не в силах смотреть за хозяйством, и он вступал потом в другое супружество.
Читать дальше