Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

Разумеется, мимо такого «контрреволюционного предположения » следствие пройти не могло.

Допрос 19 октября 1944 года:

«Вопрос. Где вы учились?

Ответ. В 1940 годуя окончила Нижне–Исетскую среднюю школу и поступила на филологический факультет Свердловского университета.

Проучилась примерно месяцев семь и затем оставила учебу в связи с материальным затруднениями. В 1942 году я поступила на первый курс Московского Государственного университета, находившегося в то время в г. Свердловске. Закончила первый курс. В 1943 году в момент реэвакуации Университета в Москву мне было отказано в пропуске и в связи с этим я была вынуждена уйти из университета. После этого я не училась и поступила на работу в Нижне–Исетскую городскую больницу.

Вопрос. Почему вам было отказано в пропуске?

Ответ. Пропуска для всех студентов получала администрация университета. Когда я обратилась в университет с просьбой объяснить мне причину отказа выдачи пропуска, то мне никакого вразумительного ответа не дали.

Вопрос. А в другие учреждения вы обращались по этому вопросу?

Ответ. Нет, я больше никуда не обращалась, но в Москву выехала вместе с университетом.

Вопрос. Каким же путем вам удалось это сделать?

Ответ. Я села в эшелон, в котором реэвакуировались студенты Московского университета и вместе с ними приехала в Москву. Никакой проверки пропусков по пути не было.

Вопрос. Что вы делали в Москве?

Ответ. Я сдала экзамены за первый курс университета и пыталась получить разрешение на право жительства в Москве. В Московском Городском отделе милиции мне не разрешили проживать в Москве и предложили срочно покинуть город, что я и сделала, выехав в г. Свердловск»109.

Между строк — правда, «закованная» в тупо агрессивный канцелярит.

«…В 1942 году в разное время в беседах с Уборевич В. И.

и Якиром П. И. я высказывала недовольство советскими порядками.

Я говорила, что несмотря на то, что в советских законах написано, что дети не ответственны за преступления своих родителей, однако в действительности это не так. При этом я приводила в пример себя, указывая, что мне не разрешили проживать в Москве потому, что я являюсь дочерью врага народа.

В беседах с этими же лицами я клеветала на руководителя ВКП(б) и советского правительства, дискредитировала проводимую им политику. Я говорила, что если бы жив был Ленин, то политика партии была бы совсем другая, и положение страны было бы значительно лучше, чем сейчас когда во главе государства стоит вождь партии. Этим я хотела доказать, что вождь партии и ВКП(б) ведут страну не по ленинскому пути. В частности, я считала, что советское правительство сделало ошибку, заключив в 1939 году до говор с Германией о ненападении и снабдив Германию продовольствием…

Касаясь судебных процессов, осудивших врагов народа, в том числе и моих родителей, я говорила, что это произошло только благодаря политике проводимой вождем партии. И что если бы был жив Ленин, то подобных процессов не было, как я утверждала, будто политические взгляды врагов народа не расходились с линией партии, проводимой Лениным.

Вопрос. Что говорил по этому вопросу Якир и Уборевич?

Ответ. Якир и Уборевич разделяли мои антисоветские взгляды и высказывались в таком же духе…

Весной 1942 года в совместной беседе касаясь части истории ВКП(б), где изложен период Гражданской войны в СССР, я и Уборевич клеветнически утверждали, что отдельные исторически факты освещены неправильно. В частности, я доказывала будто бы кронштадтский мятеж был подавлен не так, как об этом сказано в кратком курсе истории ВКП(б).

Я утверждала, что главная роль в подавлении мятежа принадлежала моему отцу — Тухачевскому М. Н.»110.

Владимира Уборевич:

«Все часы, отведенные на сон, я проводила у следователя. Он же неутомимо психовал, бегал вокруг меня, размахивая пистолетом, периодами засыпал за своим столом… потом опять бегал, кричал, матерился и так каждый день пять–шесть часов ночью и пару часов днем. На четвертый день меня перевели в общую камеру…

Вызовы к психам–следователям начинались в мертвый час. Специально давали нам лечь, а тогда вызывали. Так же ночью»111.

«Теперь вел дело полный, спокойный блондин — садист. Пока

я сидела у него, он (я думаю нарочно) разговаривал с женой по телефону о театре, о развлечениях и всяких проявлениях жизни человеческой.

Когда я сказала, что сижу за отца, он чуть не лопнул от возмущения:

«У нас дети за отцов не отвечают!» …В Бутырках… мы умудрились со Светланой переписываться… Я, например, отрывала кусочек светлой материи от пижамы, разводила в крышке чайника содранную с окон краску (была война и стекла были покрыты черной краской) и сев за чью–либо спину (прячась от «глазка») — писала щеп кой печатными буквами записочку… 14 февраля (1945 г.) Светлана поздравила меня с днем рождения и прислала вышитый платочек…