Такое решение одобрил и новый избранный патриарх Гермоген, причислив Дмитрия к святым угодникам. После недолгого правления Самозванца в Москве не хотели иного партриарха – только сурового гонителя любой ереси. Гермоген был православен настолько, что прежде (да и потом) наживал себе врагов.
А между тем арестованные поляки сидели в застенках, и нужно было думать, что с ними делать дальше. Сигизмунд, озабоченный тем же самым, то есть тем, что сделают с его подданными, велел послам идти договариваться. Русские теперь не слушали, а обвиняли. Послов сразу поставили на место, упомянув, что Самозванца на Москву привели они сами и что король тоже отвечает за то, как пострадала Москва.
Послы только оправдывались и просили отпустить заключенных под стражу с миром, обещая никакого вреда Москве не принести. Василий отпустил простых воинов, но всех знатных поляков и Мнишка в Москве задержал, обещая, что этот вопрос решится между ним и королем. Но король был в замешательстве, он тоже не знал, защищать своих панов или не защищать.
Пока Василий пытался успокоить народ, а Сигизмунд решал, что для него лучше, появился второй самозванец. Он тоже начал вербовку единомышленников в казачьей среде. Еще при Лжедмитрии в Путивль был послан Басмановым князь Шаховской. Узнав о московских новостях, он тут же объявил: Дмитрий не убит, он спасся и теперь скрывается, а когда будет необходимо – объявится.
Эта весть утешила сторонников Дмитрия, и народ стал ожидать появления их царя. Условием скорейшего явления Дмитрия Шаховской назвал свержение узурпатора Шуйского. Народ восстал. Пламя восстания охватило все города южной Руси. Спасенный Дмитрий должен был, по заверениям Шаховского, прийти из того же Сандомирского воеводства. Скоро прошли слухи, что там действительно скрывается какой-то инок, беглый из Москвы, но выяснилось, что он не Дмитрий, а убийца Федора Годунова, некто Молчанов.
Слухи затихли, а ожидание напряглось. Василий просил (а скорее, заставил) Марию Нагую писать в южную Русь, что Самозванец не был ее сыном, а ее родной сын давно мертв и его гроб перевезен в Москву. Инокиня написала. Но и Шаховской писал свои указы именем Дмитрия и звал русских и украинцев соединиться ради торжества справедливости, ради венчанного царя.
Тут к Шаховскому пристали Иван Болотников, который недавно бежал из турецкого плена, Веневский сотник Истома Пашков, рязанский воевода Григорий Сунбулов, рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. Посланные против восставших московские воеводы были пойманы, скованы и отправлены в Путивль.
Василий не уставал доказывать, что никакого Дмитрия нет, а Самозванец мертв, он всего лишь имя, но ему верили все меньше и меньше. Огромное войско шло на Москву. Только мужество молодого полководца Скопина-Шуйского спасло Москву на этот раз: Пашков сдался ему на милость, но Болотников дрался до изнеможения, только при очевидном поражении его отряд рассеялся. В Москве праздновали победу. Оказалось – рано.
Зимой восставшие снова стали подходить к Москве. Посланные воеводы, кто погиб в бою, а кто и передался на сторону противника. Василия измена ужасала. Он стал сам не свой. Единственное, что мог противопоставить мятежникам Шуйский, – церковную анафему.
Но и анафема не помогла. Теперь восставшие сидели в Туле. «Воеводы Московские взяли Дедилов, Кропивну, Епифань и не пускали никого ни в Тулу, ни из Тулы: Василий хотел одолеть ее жестокое сопротивление голодом, чтобы в одном гнезде захватить всех главных злодеев и тем прекратить бедственную войну междоусобную. «Но Россия, – говорит Летописец, – утопала в пучине крамол, и волны стремились за волнами: рушились одне, поднимались другие».
На волне этих крамол и всплыл второй Самозванец. Нашли его где-то на Украине, был он поповским сыном по имени Матвей Веревкин. «Сей самозванец и видом и свойствами отличался от расстриги, – говорит Карамзин, – был груб, свиреп, корыстолюбив до низости: только, подобно Отрепьеву, имел дерзость в сердце и некоторую хитрость в уме; владел искусно двумя языками, Русским и Польским; знал твердо Св. Писание и Круг Церковный; разумел, если верить одному чужеземному Историку, и язык Еврейский, читал Тальмуд, книги Раввинов, среди самых опасностей воинских; хвалился мудростию и предвидением будущего.
Пан Меховецкий, друг первого обманщика, сделался руководителем и наставником второго; впечатлел ему в память все обстоятельства и случаи Лжедимитриевой истории, – открыл много и тайного, чтобы изумлять тем любопытных; взял на себя чин его Гетмана; пригласил сподвижников, как некогда Воевода Сендомирский, чтобы возвратить Державному изгнаннику Царство; находил менее легковерных, но столько же, или еще более, ревнителей славы или корысти. «Не спрашивали, – говорит Историк Польский, – истинный ли Димитрий или обманщик зовет воителей? Довольно было того, что Шуйский сидел на престоле, обагренном кровию Ляхов. Война Ливонская кончилась: юношество, скучая праздностию, кипело любовию к ратной деятельности; не ждало указа Королевского и решения чинов государственных: хотело и могло действовать самовольно, но, конечно, с тайного одобрения Сигизмундова и панов думных. Богатые давали деньги бедным на предприятие, коего целью было расхищение целой Державы. Выставили знамена, образовалось войско; и весть за вестию приходила к жителям Северским, что скоро будет у них Димитрий».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу