Савелий Дудаков - Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

Высокодворского, в начальный период войны работавшего шифровальщиком в Генеральном штабе: "После Сталинграда, в начале 43 года, евреев стали убирать из Генштаба, направляя в действующую армию. Короче, не осталось ни одного еврея; я не исключение". Профессор ошибается: остался один – заместитель начальника, а затем начальник Генерального штаба, генерал армии Антонов, изгнанный позднее, возможно, за сокрытие еврейского происхождения25.

Иванов задает вопрос о причинах антисемитизма. Ответ лежит в области иррациональной, ибо на протяжении тысячелетий не имеет разрешения. Тут же и тонкое замечание, что обычно антисемит – он же ксенофоб. Достаточно вспомнить "всечеловека" Федора Михайловича, не любящего, правда, в неравной степени "жидов", "мерзких полячишек", немцев, англичан, турок и других.

А параллельно ведется рассказ о преступлении фон Эйтцена. В прошлом подругу магистра богословия звали Клавдия фон Кеен – ипостась нынешней Клавдии Кееновой.

Фон Эйтцен затащил свою Клавдию в притон и затем, наняв исполни телей, убил двух ее любовников. Само по себе убийство двух, пусть и похотливых богатых бюргеров – ужасно. Но далее следует рассказ, более относящейся к главе "Кровавый навет". Убийца забрасывает тела убиенных в гетто, обвиняя всех евреев квартала в этом ужасном преступлении. А лжесвидетелями выступают нанятые убийцы. Гетто пылает. И в огне зарождается легенда о Вечном жиде.

Гибель московского Агасфера происходит также в сочетании прозаических деталей и сказочных вариаций. Вечный Жид, преступник и нацист, кончает свою жизнь в лесу, неподалеку от деревни Толстопальцево. Русская сказка о Кощее Бессмертном находит удивительного повествователя. Собственно говоря, из всех чудовищ, населяющих волшебный край русских сказок, самый злобный – Кощей, равный Змию, возможно его ипостась. Он олицетворяет мировое зло, насилие, человеконенавистничество.

Наиболее полный вариант дан в сказке "Марья Моревна" у Афанасьева. В народном воображении Кощей – насильник, коварный убийца с безобразной внешностью. По большому счету – идет борьба за обладание прекрасной женщиной, где на одной стороне сила добра и красоты, а на другой зла и безобразия.

Фантастический рассказ, а так называет свое произведение сам Иванов, сближает Агасфера и Кощея Бессмертного. По русской сказке, Кощей с устойчивым эпитетом бессмертный, кроме всего прочего, стяжатель. В подвалах у Кощея сундуки ломятся от нечестно добытого богатства: "Там царь Кощей над златом чахнет". Нечто средневековое из известного еврея-стяжателя, ростовщика, Шейлока. Один из исследователей образа Кощея пытается доказать социальную истинность антигероя.

Это исследование необыкновенно интересно, но оно лежит вне нашего поиска26.

По сказке, победа над Кощеем дается положительному герою с неимоверными трудностями. Ибо его "бессмертие" находится в недоступном месте: на море-окияне, на острове Буяне, на высоком дереве (это обычно зеленый дуб), в кованном сундуке, охраняемом злыми силами. Но победа достижима. Кстати, народная мудрость отвергает биологическое бессмертие. Другое дело – долголетие. Это обыгрывается и Всеволодом Ивановым. Подмосковное болотистое пространство, сгнившие пни, покрытые зеленым мхом, и огромный в десять охватов дуб, рухнувший на глазах героя в результате стихийного бедствия. Сказочный сундук превращается в небольшой сундучок, более похожий на кожаный футляр. Выделка кожи – профессия родителей фон Эйтцена, и вожделенный кусок кожи, дающий бессмертие у Оноре де Бальзака в философской повести, так и названной "Шагреневая кожа". Вместо ожидаемой живности (зайца, утки) из него выпадает дамская сумочка (кожаная?) и далее, точно по Афанасьеву, появляется небольшой меч и яйцо. Но фантастика низводится до прозаизма: ведь древний меч не может быть из нержавеющий стали: "Не кажется ли вам, что это некий антиквар, эвакуируясь от немцев, здесь и припрятал его…?" И гибель московского Агасфера и его подруги тоже прозаична: два грибника, мужчина и женщина, подорвались на мине, возможно немецкой.

Конец рассказа Иванова оптимистичен: зло наказуемо и в реальной жизни.

Воскресший и обновленный Илья Ильич легко расправляется с хулиганами, наводнившими в это время Москву. Идет описание военной московской ночи: "Над переулком темное небо, как тирада из старинного сочинения… Переулок напоминал мне конец девятнадцатого столетия, томительная, как перед вынутием жребия, поэзия которого мне так мила. Я шел, читая про себя стихи и раздумывая об Агасфере".