Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Когда разнеслась весть об умерщвлении послов народа племянником папы, когда увидели окровавленные тела их лежащими на уличной мостовой, то с несказанными воплями ярости поднялся весь Рим. Сколько ни находилось куриалов в городе, все подверглись поруганиям и заключению в темницы; палаццо кардиналов преданы были пламени; били набат; возбуждение народа было неописуемое. Папа, невиновный в злодеянии племянника, чувствовал, однако, тяготение оного над своей головой и обезумел от ужаса. Один лишь замок Ангела и гарнизон в Борго могли защитить его от моментальной гибели. Он не мог придумать, что делать; придворные его трепетали. Правда, замок устоял против народа, но комендант его, Антонио Томачелли, был ненадежен. Борго, правда, мог в течение некоторого времени продержаться, но леонинские стены кое-где по местам развалились, жизненные припасы были скудны, и ежеминутно могли явиться перед Римом неаполитанцы и Колонны. Советовали бежать. Под ночь 6 августа папа двинулся в путь со своим виновным племянником, со своим двором и кардиналами. Замечалось сходство с отступлением после проигранной битвы; впереди рейтарство, затем обоз, потом папа с духовными, рейтарство же замыкало поезд. Бегство было весьма поспешное. Привал сделан был в Чезано, за 20 миль от Рима, на via Cassia, затем двинулись на Сутри, имея позади себя разъяренных, по пятам преследующих римлян. Страх, жара и напряжение убили 30 душ из свиты папы, брошенных на дороге. Пред глазами его заколот был один придворный и убит аббат монастыря Св. Петра Перуджийского. После беспредельных мук достигли спасшиеся надежного Витербо. Едва успел уехать папа, как обрушился народ на Борго и Ватикан. Пощаженное им разграбил на другой день Иоанн Колонна. Папский архив был опустошен; многие исторические грамоты нашли свою гибель. В самом городе истреблены были гербы папы. Толковали о низвержении его и смеясь называли Иоанна Колонну, бывшего теперь повелителем в Ватикане, Иоанном XXIII. Колонны встретили, однако, оппозицию в демократах и поспешили призвать короля неаполитанского, которому и без того одна партия намеревалась дать синьорию города. 20 августа вступил в Борго во главе 3000 рейтаров граф де Тройа с Ричардом де Сангвинеис, Джентиле де Монтерано и двумя губернаторами. Изменнический план магнатов разрушен был патриотическим гражданством, хотевшим свободы, но не деспотии Владислава. Граф отброшен был с моста Ангела в Борго и встретил мужественный отпор. Баррикады преграждали неаполитанцам доступ в город, и хотя замок и объявил себя за Владислава и обстреливал город, тем не менее граждане держались с достохвальной храбростью. Они осадили неаполитанофильствующих губернаторов на Капитолии, сдавшемся 23 августа. Народ разнес тамошнюю крепость и поставил регентами трех «добрых мужей». Отпущены были на волю многие заключенные прелаты. Это показало, что существовало убеждение в невиновности папы. Настроение повернулось в его пользу; делегаты от народа поехали в Витербо и требовали помощи против Владислава и баронов. 26 августа прибыли с папским войском Павел Орсини и Мустарда. Между тем как граф де Тройа отвлечен был в Кампанью, тщетно старался Иоанн Колонна удержать Борго. На лугах Нерона был он разбит и обращен в бегство, и Павел Орсини вступил именем папы в Ватикан. Итак, замыслы честолюбивого Владислава неожиданно вернули Иннокентию VII владычество в Риме. Двое кардиналов, по рождению римляне, Оддо Колонна и Петр Стефанески, воздали ему теперь за свое собственное возведение наиревностнейшими услугами; они явились посредниками мира. Римляне изъявили готовность снова принять Иннокентия. 30 октября назначил он сенатором Иоанна Франциска де Панциатицис Пистойского, и тот 11 ноября спокойно воссел на Капитолии. В январе 1406 г. пришел парламент к единогласному решению предоставить полное dominium папе. Среди бурных радостных кликов приведен был викарий его на Капитолий. Девятнадцать граждан поднесли в Витербо печать и ключи от города Иннокентию, и с радостным изумлением папа признал беспримерность в истории пап столь великой угодливости со стороны римлян. «Никогда не стремился я к этим мирским делам, – так сказал он, – но готов принять бремя господства, папское право, ныне же добровольный и почетный дар римлян». Поворот обстоятельств поистине был изумителен; злодеяние и его возмездие, постыдное изгнание всей курии имели последствием владычество в наиполнейшем объеме папы над Римом. Капитолий, все крепости, ворота и мосты в городе и области сданы были папскому викарию. 13 марта совершился въезд Иннокентия в Ватикан через Porta Portese по Трастевере, ибо другой вход в Борго вследствие враждебного замка Ангела был невозможен. Куриалы его содрогались при мысли о поездке к оскорбившим их столь сильно римлянам. Но непот, кровавое преступление которого произвело революцию, спокойно вернулся с дядей. Никакой судья его не наказывал, папа лишь подверг его духовному покаянию, а затем возвел в маркграфы анконские и в синьора де Фермо. Людовик Мильорати не опускал даже взоров перед римлянами, но надменно и уверенно въехал на коне в Ватикан. Как будто ничего не произошло, был он как до, так и после предметом уважения и страха. Напрасно станем мы искать в историях всех времен пример, который равно омерзительно и отталкивающе изображал бы низкую степень морали, до которой способно опуститься человеческое общество. С этого времени повел осаду замка Ангела, наряду с Павлом Орсини, непот, вместе с тем повелась война против неаполитанской партии внутри области; взяты были штурмом Кастель Джубилео и Кастель Арчионе под Тиволи. Колонны, Савелли, Анибальди, Поли, Иаков Орсини, Конрадин Антиохийский, которого гогенштауфский род еще существовал, и все почти бароны страны держали сторону Владислава, от которого ждали реставрации в Риме и ленов. Храбро держались они в своих замках, не заботясь об объявлениях вне закона со стороны папы, низложившего самого могущественного Владислава. Король, отнюдь не бесчувственный к громам отлучения, могшим подвергнуть опасности его не вполне еще окрепшую корону, поспешил примириться с папой. Заключено было перемирие. Павел Орсини и Людовик Милиорати поехали в Неаполь и 6 августа привезли мирный договор обратно в Рим. Владислав, водворенный вновь во всех своих правах, принял на себя защиту церкви, как ее defensor, conservator и знаменосец. С отвращением лишь можно читать льстивые титулы, которыми осыпал папа государя, которого перед тем сам проклинал, как сына тьмы. Могли ли иметь религиозную силу анафемы и власть папы вязать и решать, коль скоро торжественное церковное проклятие в одно мгновение ока превращалось в столь же торжественное благословение? Руководила ли карающим приговором папы строгая христианская мораль? Или не была ли то одна политика, вращавшая решения эти туда и сюда по ветру, как флюгер?