Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— У Антонии по всей видимости?

— Ну, дорогой, ты как Федор, то есть Фома неверующий, — стал раздражаться Казик. — Я бы только не брал у него эти чертовы образцы. Заподозрит и подготовится к отпору. Если не уверен в успехе, то давай вдвоем на него насядем.

— Да я сделаю это. Только послезавтра. Ты вот послушай, каким камнем я обзавелся. Я сегодня нанес повторный визит Лидумсу. Помнишь, бухгалтеру с фирмы пива Лерха, где Зарса устроили? Он мне позвонил с утра, сказал, что есть разговор. Дядька любит таинственность. Я помчался к нему. Встретились в кафе, как заговорщики. Он и говорит, что после той нашей встречи увидел на улице старого сослуживца по фирме, Петерсона. Разговорились. О чем? Новостях, кто умер, кто жив, кто где работает. В общем, как принято. Этот Петерсон и заявляет, что наш милый Зарс посажен. Начались ахи, охи, как, за что и прочее. Как заявил Лидумс, то Петерсон мужик правильный, его сын всю войну в латышской дивизии провоевал, за оборону Москвы орден получил. Сам старик жил тихо, продолжал в фирме работать, сейчас тоже пенсионер. Так вот, Петерсон обмолвился, что Зарс при всех властях как сыр в масле катался, при немцах, мол, в Германию как большой господин ездил…

— Вот оно что! Мы только планы строили, как на Запад прорваться, а он успел и назад вернуться, — воскликнул Казик. — А ты тянул, о Пуриньше, видите, рассусоливал, то ли он явился Кульчицкому в образе монаха, то ли то был его двойник.

— Да не был он в рясе, откуда ты выкопал рясу! Пустишь ты завтра в оборот эту басню для смеха, я обижусь, ей богу. В штатском костюме он был, в монастыре всякой публики хватало.

— Успокойся, не надо волнений. Ты отнюдь не первооткрыватель превращений гестаповцев в монахов. Это старо и смеха уже не вызывает. Не томи. Пойдешь к Петерсону?

— Уже был.

— Успел? Молодец! Рад за вас, товарищ Конрад!

— Знаешь, я подумал, что тянуть? Начнутся обсуждения, прикидки, каждый самые умные вещи будет вытаскивать из карманов памяти. Я и двинул к этому Петерсону. Говорю, так, мол, и так, Зарс у нас душевно отдыхает, лечим его от запоев, интересуют нас его военные подвиги, хотя на фронте он не был, в то время как вот ваш сын воевал и так далее. Старик все понял, расчувствовался, говорит, Зарса на фирме Лерха мало знал, ибо когда сам Петерсон туда поступил, Зарс готовился уходить. Они проработали там вместе всего около полугода, потом Зарс взял расчет, что-то лучше нашел по мебельному делу. Несколько раз сталкивались на улице, бывало и выпивали по рюмочке, болтали. В мебельной фирме Свикиса в немецкое время он прямо-таки расцвел. По одежде было видно. Перстень золотой завел, с головой римского воина. Петерсон позавидовал я даже. Что еще? Да, где-то осенью сорок третьего наш господин Лерх уезжал по делам в Гамбург. С собой он захватил три-четыре ящика с образцами продукции — пивом разных марок. Петерсон и еще два служащих притащили багаж на вокзал, все было изящно запаковано и погружено в купе. Вышел он на перрон, смотрит у соседнего вагона второго класса стоит Зарс и с ним еще двое типов. Все приодеты, как на курорт едут. Он увидел Петерсона, растерялся и спрашивает, что, мол, ты здесь делаешь. Тот ответил, что помогал Лерху багаж принести и в свою очередь спросил, что далеко ли собрались. Зарс стал бубнить, что вот едем то ли работать там, в Германии, то ли разузнать насчет работы. Ситуация была тоже непонятная: Петерсон выступал в роли грузчика, одетого скромненько, которому Лерх кивнул, мол, донес, топай отсюда, в то время как увидел Зарса и они заулыбались друг другу, поздоровались. Вот такую историю Петерсон рассказал мне. Думаю, послезавтра я Зарса разговорю и о поездке в Германию, и о визитке.

— Здорово. Наработал ты сегодня на зарплату.

— Ой, не говори! Три разговора провернул и что-то выдохся. Особенно с Кульчицким. Тяжелый привкус получился. Как он стал рассказывать, кого в лагерях встретил, тошно стало. Там были тысячи наших с тобой сограждан, вывезенных в сорок первом и после войны. Кошмар какой-то! Умирали они там через каждого пятого или десятого. О судьбах наших пленных страшно и печально слушать. Тех, в чью жизнь и смерть мы с тобой в последнее время заглянули. Какая же это трагедия и для тех, кто безвестно погиб в лагерях их или выбрался оттуда и погиб в лагерях наших, отечественных! Отечественная война, отечественный лагерь! Жуть какая-то! А близкие? Каково им? Слова-то какие они получали — без вести пропал и точка…

Через день Конрад вызвал Зарса. За два месяца нахождения в изоляции он похудел, сбросил килограммов пять-шесть, у него исчезла припухлость под глазами и на щеках. Отлучение от выпивки сказалось и на том, что стал он собраннее, более уверенным в себе.