Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

Его императорское величество повелеть изволил означенного барона Аша сюда прислать для истинного освидетельствования.

Из указа Павла Iкоменданту Динамюндской крепости.

19 декабря 1798 г.

И все-таки некогда сделанная Екатериной II попытка даже после смерти императрицы не теряла своего смысла — не наказать, не уничтожить, не переубедить, добиться добровольного согласия с существующим положением вещей. Именно этого ждали и добивались монархи от Аша. Павел рассчитывает, что ему-то, откровенному и ярому врагу всех начинаний и действий правительства матери, такое непременно удастся. Федора Аша срочно доставляют в Петербург. И не в Петропавловскую крепость — он уже не узник, а в достойный его титула и доброго отношения императора дом. Хорошо обставленный. С конюшней, экипажами, лошадьми и прислугой. В самом центре Петербурга.

Тайный надзор — его можно было и не заметить. Постоянное сопровождение дежурными офицерами сыска — оно давало о себе знать только при поездках по городу. Свобода (пусть относительная), средства (и немалые), перспектива восстановления на военной службе (независимо от лет) — все ставилось на карту ради присяги новому императору.

Очередной генерал-прокурор, Алексей Куракин, не жалеет времени на каждодневные визиты и бесконечные уговоры. В конце концов, Шувалова уже нет в живых и Екатерины тоже, а на наследника императрицы нет необходимости переносить отношение к ней самой.

Два месяца неослабевающих усилий дают свои результаты. Аш, кажется, сдается, соглашается с доводами. 26 февраля 1797 года приносит присягу Павлу и торжественно получает обратно шпагу. И все-таки ни император, ни его приближенные не уверены в победе. Уезжая на коронацию в Москву, Павел помещает в доме Аша подполковника Муханова — он должен присылать еженедельные самые обстоятельные рапорты о поведении и высказываниях Аша.

Худшие опасения соглядатаев оправдались гораздо раньше, чем можно было предполагать. Спустя всего месяц Аш умудрился крикнуть в форточку проходившему взводу солдат о «незаконном Павле». Теперь вопрос о «бунтовщике» был решен бесповоротно. Неделей позже последовало высочайшее повеление: за нарушение присяги Федор Аш признается заслуживающим смертной казни, которая заменялась пожизненным одиночным заключением в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, печально знаменитой тюрьме для особо важных политических преступников, угрожавших устоям власти и престола. Мало того, имя Федора Аша отныне исключалось из генеалогического древа его фамилии. У Аша-старшего числилось вместо четырех трое сыновей: Петр, известный московский врач, член Медицинской коллегии, выпускник Геттингенского университета; Егор, доктор медицины и первый член Медицинской коллегии со времени ее основания в 1763 году, и подвизавшийся на дипломатическом поприще Иван, некоторое время состоявший русским резидентом в Польше. Никаких других представителей мужского потомства генеалогические справочники не называли. Федор Аш перестал существовать.

Новая встреча была совершенно неожиданной. В первые годы царствования Александра I поэту И. М. Долгорукому довелось обследовать казематы Спасо-Евфимиевого монастыря. Специальная комиссия занималась пересмотром дел всех политических узников предыдущего царствования. Федор Аш относился к их числу. Его нельзя было заподозрить в душевной болезни. Даже четверть века одиночного тюремного заключения и преклонный возраст не помутили ясности его рассудка. Аш стал первым, кого И. М. Долгорукий представил к освобождению. Представил и, изумленный, получил самый категорический отказ. Изо всего списка заключенных в монастыре только против имени Федора Аша стояла пометка со ссылкой на императорскую волю:

Комиссия полагает и впредь его, как не исправившегося в уме, оставить в Спасо-Евфимиевом монастыре, с поручением губернскому начальству дабы о нем по временам доносить Сенату.

Сколько лет провел Аш в заключении и когда умер — осталось неизвестным.

Даже как простое предположение, как случайный домысел это выглядело невероятным. Соединить Анну Иоанновну, Бирона и… Шувалова! Каждый из них символ определенной эпохи, но эпохи были слишком разными. Анна — «царица престрашного взору», со всем тем, что несла России навязанная ею бироновщина, дикой жестокостью, произволом, засильем полуграмотных курляндцев, остервенелым грабежом государственной казны. И Иван Иванович Шувалов — желанный гость и друг французских энциклопедистов. Основатель и первый куратор Московского университета, первый президент организованной с его участием Академии художеств — разве таким должен быть отпрыск Анны Иоанновны и Бирона? Правда, оставалась еще, условно говоря, таракановская история.