Нина Молева - Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости

— А ты послушай, послушай, Дмитрий Григорьевич, вот хоть бы с Василием Андреевым. Сам знаешь, по контракту от Канцелярии от строений я его сейчас взял. Ровесник он тебе. Царскосельскую школу кончил. Там его и грамоте, и арифметике, и истории, и географии учили. Рисунку тоже. В восемнадцать лет Канцелярия от строений его по контракту к вольному живописцу Федоту Колокольникову отдала. Еще семь лет прошло. Теперь Колокольников, упокой Господи его душу, хороший человек был, преставился. Андреева поначалу сам мастер Вишняков к себе забрал, думал, поди, месячишко-другой поучит, а там и аттестует. Не вышло. Ко мне обратились. А я что — раньше чем через пять лет его не выпущу. Вот ему уже тридцать-то и набежит. И талант есть, уж верь мне, а благодетелей не видать. А сколько их таких, как он. Спасибо, на тебя персоны высокие глаз положили. Ты уж их крепко держись. Гонору-то своего шляхетского поубавь, коли в нашем мастерстве работать решил. Я тебе, братец, дурного не присоветую. Я ведь тебя на двадцать лет старше. Всякого повидал да на себе испытал. Не обижайся ты на меня, Дмитрий Григорьич, а про французов все ж расскажи.

— Что вы, что вы, Алексей Петрович, батюшка, какая обида. Для меня советам вашим цены нет. На родине батюшку послушать можно было, а здесь один, как палец. Кабы не вы да Елена Васильевна, и головы преклонить здесь негде. А за вами, как за каменной стеной.

— Вот и хорошо, вот и славно, а теперь про французов.

— О Ле Лоррене толковали. Так вот он после ограбления того морского так в силу и не пришел. Недолго в Петербурге пожил.

— Год, никак?

— Вроде того. Недавно ведь его хоронили. А мастер славный был. В Академии художеств сейчас его три плафона — „Игры амуров“ висят. Да еще, сказывали, портрет графини Воронцовой с посохом написал.

— Метрески-то наследниковой? „Романовны“?

— Не скажу, не видел. Зато портрет государыни императрицы удовольствие имел полюбоваться.

— В красках?

— Нет, тушью. Для медалей и рублевых монет. Работа тончайшая. У батюшки в лавре насмотреться всякого пришлось. А Ле Лоррен с помощником приехал.

— Как же, слыхал — мальчишка совсем.

— Потому, господин Теплов сказал, Иван Иванович Шувалов его в преподавателях и не оставил. А взял Де Велли.

— Так он уж не первый год в землях наших пребывает. Портреты писал. Мне чуть не досталось копию с персоны ее императорского величества делать. В толк не возьму, парным его, что ли, к персоне императрицы покойной Анны Иоанновны сделать хотели.

— Парный? А от господина Теплова слышать мне доводилось, что царствующая государыня…

— Сестрицы своей двоюродной не любила. Так то в жизни, а для государственного распорядку — дело иное. Да и нет более сестрицы, чего же теперь на персоне недовольство свое выказывать. Почему я о парном-то портрете сказал. Каравакк покойный государыню Анну Иоанновну в профиль написал. Прическа натуральная. Поворот в профиль, ровно на медаль. Украшений никаких, только по краю выреза глубокого жемчужин несколько самого крупного зерна. Вот и Девеллий так же императрицу Елизавету Петровну посадил, драгоценности в прическе только оставил. А в профиль ее императорское величество никогда себя рисовать не дозволяла.

— Да уж известно, под подбородком складка набежит.

— Вот и не угадал, носиком своим ее императорское величество недовольны бывают. Мол, коротенек, удлинить следует. А как его в профиль удлинять-то станешь. Вот и не потрафил ей будто Девеллий. Однако же персону его кисти в Пажеский корпус передали. Там и висит в рекреационной зале.

— Может, одно к одному пришлось. Де Велли всего год в Академии пробыл. Господин президент его господином Лагрене заменил. С братцем младшим.

— Ну, о них-то весь Петербург наслышан. Не помню, за что, а только кухмистера-немца крепко побили, платье на нем, бедняге, порвали. В долг будто больше не хотел господину профессору кушанье отпускать, расплаты требовал. Из живописи его только большой холст в Академии художеств видел. Мастер! Ничего не скажешь, крепкий мастер.

— Тут и спору нет. Картина преогромная. Фигур множество. Одна муза государыне картину кажет. Другая — прожект архитектурный. Еще одна — историю пишет. Амуры к небу занавесь подымают. Скульптура государя императора Петра Первого стоит. Сочинение прехитростное.

— Вот только государыня прямо с Девеллия списана — в профиль и сходство сомнительное. Персону списать — искусство особое. Не всякому дается.