Формирование в среде неоантропов отношений «мы — они» и было той почвой, на которой происходила поляризация единой в исходном пункте эмоции: то, что соответствует «нам», вызывает положительную эмоцию, то, что соответствует «им», — отрицательную. Положительная эмоция снимает фильтр недоверия к слову (к суггестии) другого человека, то есть ослабляет контрсуггестию, отрицательная, наоборот, усиливает ее. [95] Там же, с. 120–123.
Таким образом, уже в ходе первичной поляризации единая прежде эмоция разделилась на две, играющих противоположные роли — контрсуггестии и контрконтрсуггестии. Поршнев замечает по этому поводу:
«С физиологической точки зрения, эмотивные реакции связаны с вегетативными и секреторными сдвигами. В головном мозге ими ведают, в основном, подкорковые отделы. Это говорит о том, что данная группа контрсуггестивных явлений служит как бы попыткой коры головного мозга бросить в бой против суггестии глубокие резервы — эволюционно древние образования в центральной нервной системе. Но тем самым оправдан, вероятно, прогноз, что это направление контрсуггестии не слишком продуктивно». [96] См.: «Контрсуггестия и история. История и психология.» Сборник статей. Под редакцией Л.И. Анцыферовой и Б.Ф. Поршнева — М.: Наука, 1971. С. 21.
В целом, развитие всего тройственного комплекса «суггестия — контрсуггестия — контрконтрсуггестия» оказывается практически «бесконечным», ибо никакая контрсуггестия «не уничтожает суггестию, а лишь загоняет ее в узкие, жесткие ограничения», [97] Там же, с. 23.
а значит — обречена на новые и новые попытки дальнейшего усовершенствования.
Наконец, интериоризация оппозиции «мы — они», интериоризация всего тройственного комплекса «суггестия — контрсуггестия — контрконтрсуггестия», то есть интериоризация внешней речи, порождает внутренний диалог и вообще внутренний мир человека. Поршнев подробно анализирует, как развивались и усложнялись общности, как параллельно с этим выделялась и развивалась личность со своим внутренним миром. Он подчеркивает роль оппозиции «мы — они» в таком сугубо индивидуальном явлении, как самооценка личности:
«Без какой-то самооценки не бывает личности: еще нет личности, пока нет вопроса „кто я?“ Себя соотносят с кем-то вне себя — существующим или мнимым.
Человек как бы смотрит на свои поступки и помыслы в зеркало. Он или узнает в нем то „мы“, к которому отнес себя, или с ужасом обнаруживает в зеркале „они“. Вне этого постоянного сопоставления себя с чем-то, себе нетождественным, с образами разных человеческих общностей — нет и личности.
Что же первичнее?». [98] «Социальная психология и история.» Второе издание. — М.: Наука, 1978. С. 134. См. также: «Функция выбора — основа личности. Проблемы личности.» Материалы симпозиума. Т. 1. — М., 1969. С. 344–349.
Отсюда решительный вывод Поршнева о первичности социальной психологии по отношению к психологии личности. Обоснование этой первичности является, на мой взгляд, едва ли не важнейшим вкладом Поршнева в психологическую науку.
Но и в формулировке такого вывода Поршнев проявляет предельную осторожность:
«Психологическая наука сегодня еще не готова дать окончательный ответ на этот дискуссионный вопрос. Но некоторые распространенные представления, мешающие поиску, можно устранить с надежным фактическим обоснованием». [99] «Социальная психология и история.» Второе издание. — М.: Наука, 1978. С. 134.
Поршнев полностью отдавал себе отчет в фундаментальном значении для социальной психологии своих открытий. Не называя себя, он именно о своем вкладе в эту науку пишет:
«Сейчас, в частности, благодаря прогрессу социальной психологии мы все лучше знаем, что любая общность людей строится по принципу „они и мы“, то есть является одновременно отношением между общностями». [100] См.: «Мыслима ли история одной страны? Историческая наука и некоторые проблемы современности.» Статьи и обсуждения. Ред. коллегия: М.Я. Гефтер (отв. ред.) и т. д. — М.: Наука, 1969. С. 314–315.
«Несмотря на бурное развитие генетики», — пишет Поршнев, — «еще почти никто не подошел с позиции антропогенеза к материалу психиатрии». [101] «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии).» — М.: Мысль, 1974. С. 364.
Собственные исследования в области антропогенеза позволили ему восполнить этот пробел и предложить надежное обоснование эволюционной (филогенетической) природы психических болезней человека. Сравнивая симптомы болезней, проявляющихся как в повышенной, так и в пониженной активности, Поршнев обнаруживает и у тех, и у других общую основу:
Читать дальше