В рамках этой концепции «ядром» или «элементарной клеточкой» социально-психологических процессов определяется оппозиция «мы — они»:
«Поистине социальная психология становится наукой лишь с того момента, когда на место исходного психического явления ставят не „я и ты“, а „мы и они“ или „они и мы“, на место отношений двух личностей — отношения двух общностей.» [90] Там же, с. 81.
«Для того чтобы появилось субъективное „мы“, требовалось повстречаться и обособиться с какими-то „они“. Иначе говоря, если рассматривать вопрос в субъективной психологической плоскости, „они“ еще первичнее, чем „мы“.
Первым актом социальной психологии надо считать появление в голове индивида представления о „них“. […] „Они“ — это не „не мы“, а наоборот: „мы“ — это „не они“. Только ощущение, что есть „они“, рождает желание самоопределиться по отношению к „ним“, обособиться от „них“ в качестве „мы“». [91] Там же.
Зарождение оппозиции «мы — они» восходит ко времени распространения в среде неоантропов практики использования тех специфических механизмов воздействия друг на друга, которые перед этим сложились в их отношениях с палеоантропами. Осознание себя в качестве общности («мы») формируется, по Поршневу, в процессе негативного взаимодействия с «ними», в конечном счете, с палеоантропами. Такое отталкивание, будучи перенесенным внутрь самих неоантропов, и порождает множество оппозиций «мы — они», каждая из которых основана на исходном взаимном «подозрении», что «они» — не вполне люди, кое в чем скорее палеоантропы:
«Любопытно подчеркнуть, что в первобытном обществе „мы“ — это всегда „люди“ в прямом смысле слова, то есть люди вообще, тогда как „они“ — не совсем „люди“. Самоназвание множества племен и народов в переводе означает просто „люди“. […] Это не просто осознание реальной взаимосвязи, повседневного сцепления известного числа индивидов. Так кажется лишь на первый взгляд. На деле это осознание достигается лишь через антитезу, через контраст: „мы“ — это те, которые не „они“; те, которые не „они“, это — истинные люди». [92] Там же, с. 82.
Именно цепи этих оппозиций и были той первичной связью человечества как единого целого, о которых говорилось выше в разделе Исторические науки.
В процессе человеческой истории развитие этой исходной оппозиции приводит к формированию гигантской сети отчасти взаимопересекающихся, отчасти поглощающих друг друга различных общностей «мы», каждая из которых осознает себя в качестве таковой, противопоставляя себя некоему «они».
Исходя из своего анализа нейросигнального взаимодействия в эпоху дивергенции, Поршнев подчеркивает, что обособление от «они» является механизмом ограничения суггестии исключительно пределами «мы»:
«„Мы“ формируется путем взаимного уподобления людей, то есть действия механизмов подражания и заражения, а „они“ — путем лимитирования этих механизмов, путем запрета чему-то подражать или отказа человека в подчинении подражанию, навязанному природой и средой». [93] Там же, с. 108.
Поршнев обращает внимание на специфический механизм самозащиты существующей общности «мы» — настороженное выискивание таких «они», которые словно бы не видны на первый взгляд:
«Этот психический механизм служит постоянным критическим зондажем в своем собственном „мы“: а нет ли в нем притаившихся, замаскированных под „нас“ элементов, которые, в действительности, являются не „нами“, следовательно „ими“. Трудно переоценить роль этой неустанной и неусыпной рекогносцировки.
Естественно, что она тем более напряженна и интенсивна, чем более замаскированными представляются эти не принадлежащие к „мы“ элементы.
Соответственно, враждебность и отчужденность встречаются не только к отдаленным культурам или общностям, но и к наиболее близким, к почти тождественным „нашей“ культуре. Может быть, даже в отношении этих предполагаемых замаскированных „они“ социально-психологическая оппозиция „мы и они“ особенно остра и активна». [94] Там же, с. 116.
Описанный Поршневым механизм позволяет многое понять в той «естественности», с которой в 30-е годы в СССР была внедрена атмосфера всеобщей подозрительности. Ниже в разделе Политические науки будут подробно рассмотрены и некоторые другие результаты поршневских исследований, позволяющие понять в целом важнейшие идеологические «особенности» устройства советского общества.
Читать дальше