Екатерина Дашкова - Записки

В начале этого года брат напомнил мне: «Ну вот наступил и ваш обетованный год». — «Ну да, он только начинается; но вы увидите, что мое предсказание сбудется до его исхода», — отвечала я.

В самом деле, 12 марта по старому стилю Провидение, прекратив дни Павла I, избавило народ от государственных и семейных бедствий, которые под влиянием всевозможных преследований и деспотического гнета быстро росли по всей империи.

Не раз я благодарила судьбу за то, что она, поставив меня в число жертв, избавила от постыдной обязанности находиться при дворе такого монарха. Да и что я могла делать при нем, лишенная способности притворяться, главной в жизни царей и их клевретов, я, на лице которой выражалось любое движение души — чувство досады, презрения и гнева. Это обстоятельство, конечно, спасло меня от многих и многих неудовольствий и бед. Без всякого преувеличения можно сказать, что Павел I не был абсолютно злым существом, но его безумие превосходило всякую меру. Как император он проявлял его в безграничном злоупотреблении своей властью, как солдат он был жалким рабом прусского капральства.

По временам Павел I оказывался подозрительным трусом, постоянно боялся воображаемых заговоров против него. Его дела были взрывами сиюминутных впечатлений и, к несчастью, почти всегда носили на себе характер жестокости и обиды. Никто не подходил к нему без страха, но и не без примеси полного презрения к деспоту.

Какая разительная противоположность между жизнью окружавших его рабов, забитых страхом перед капризной волей, и жизнью людей, стоявших близ трона Екатерины II! В ее приемах было нечто поражавшее, и вместе с тем каждый приближался к ней без раболепия и боязни. Она внушала к себе уважение, соединенное с любовью и благодарностью. Приветливая, веселая, она забывала о своем достоинстве в частном обществе. Если и забывали о ее внешних отличиях, то каждый питал чувство почтения к ее природному превосходству.

Мой брат, возвратившись в Москву, многим рассказывал о моем пророчестве и тем возбудил всеобщее любопытство, на которое мне нечем было отвечать; я уже сказала, что эта мысль бессознательно волновала мое воображение.

Затем брат получил письмо от нового государя, который просил его немедленно возвратиться в Петербург и принять участие в правительственных делах. Ко мне в Троицкое также был прислан гонец, мой племянник Татищев 10, с приглашением явиться ко двору.

Впрочем, эта честь была уже не для меня: в моем возрасте, с моими понятиями о придворной жизни и при моем нездоровье было бы странным вновь выступить на сцену.

Я удерживала своего племянника не более трех дней, чтобы дать ему возможность побыть подольше у матери и родственников в Москве. Убедив Татищева как можно скорее возвратиться к своему посту, чтобы не потерять его из-за непредвиденных перемен в новом царствовании, я вручила ему письмо к государю. Поблагодарив того за добрую память, я отказалась немедленно ехать в столицу под предлогом плохого здоровья, но при первой возможности обещала явиться ко двору.

С этой целью в конце апреля я оставила Троицкое и по дороге навестила своего брата, прежде чем отправилась в Петербург. Здесь мы условились, что он выедет неделей раньше: я хотела, во-первых, собраться с силами для предстоящего путешествия; а во-вторых, избежать остановок на почтовых станциях из-за нехватки лошадей.

В мае я прибыла в Петербург. Если мне было приятно видеть государя, которого я давно привыкла любить, то еще приятнее было встретить его красавицу-жену: ее ум, образованность, скромность и необычайная симпатичность, признак дружелюбной природы, соединялись с тактом и благоразумием не по ее летам. Она пленяла всех своими прекрасными манерами и по-русски говорила уже правильно, без малейшего иностранного акцента. Но, к сожалению, я заметила, что Александра окружали молодые люди, готовые осмеивать стариков, которых император уже начал избегать вследствие известной застенчивости, может быть, происходившей от его глухоты.

Четыре года павловского царствования, поучительные для его детей одной солдатчиной, были потеряны для их истинного образования. Покойный государь обращал их внимание исключительно на гвардейские парады и военную форму. Я полагала, что теперешний добродушный император, руководимый чувством справедливости и уважения к человеческому достоинству, уже воспитанного в нем, не без упрека и сожаления смотрит на упадок России под рукой его отца.