Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея

Между тем страх и приверженность к своей вере выбросили целую толпу протестантов за пределы страны. Англия, Германия и прежде всего Женева видели, как прибывают массами беженцы, достойные сожаления. Достойна сожаления и Франция, которая, потеряв столько великолепных капитанов, оказалась к тому же лишена интеллектуальной элиты и существенной части мелких буржуа, самых предприимчивых. Ибо эмигранты принадлежали, по обыкновению, к этим двум социальным категориям. Дворяне, богатые буржуа, крестьяне были слишком привязаны к своей родине.

Двор, который никоим образом не предвидел последствий своего внезапного преступления, изрядно колебался, как ему обращаться с этими людьми.

Герцог де Невер подготовил длинную докладную записку, предназначенную для герцога Анжуйского, а через него — для Совета. Поучительный документ, показывающий настроение умов ультракатоликов наутро после их кровавой победы.

Варфоломеевские события, как утверждал благочестивый ментор, результат не столько людской воли, сколько «просто дозволения Господа… чтобы придать больше блага и великолепия Его Церкви». Король не несет ответственности за резню, совершавшуюся «гнусной городской чернью, безоружной, не считая небольших ножей». Этот сброд послужил Богу, «чтобы очистить и облагородить Его Церковь». Государю надлежит завершить труд, добившись религиозного единства и заставив каждого жить «по-католически на деле, а не по-видимости».

А что гугеноты? Были ли они «возвращены в католическую веру» или остались «упрямцами», надлежит различать мятежников, поднявшихся против престола, и тех, кто искренне заблуждался. Среди первых никто не достоин сохранить высокое звание, вторым можно дозволить не лишаться привилегий. И те и другие должны утратить часть своего достояния: дворяне — одну шестую, буржуа — одну десятую.

Но уже не время было мечтать о подобных мерах. В провинции набирало силу гугенотское сопротивление.

Строцци не смог захватить Ла-Рошель, единственный французский океанский порт, город почти независимый, союзный англичанам и голландцам, «укрепленный природой и людским искусством», кормящий «племя, суровое и грубое, приверженное торговле и мореплаванию, богатое и от природы надменное». 123 123 Кавриана.

Эта цитадель приняла беженцев из соседних провинций. Побуждаемая мэром Жаком Анри и буржуа Жаком Сальбером, крепость защитила их, создав анклав в десять лье в окружности. Женщины, дети, состояния переправлялись в Англию, скапливались люди, образовался гарнизон в тысячу триста старых солдат и две тысячи суровых и решительных буржуа. На о. Гернси Монтгомери приготовил флот, чтобы оказать помощь. Никто не мог вообразить, что королева Англии останется глухой к мольбам, которыми ее засыплют.

Со своей стороны, Ним, Монтобан, Монпелье, Сансерр, Сомньер (Лангедок) преобразились в протестантские бастионы, где отныне ничего не значила воля короля.

В это же время обнаруживаются два феномена, поистине неожиданных, два феномена, которые, безусловно, не предвидела Екатерина, когда велела Мореверу целиться из аркебузы: протестантскую партию охватил республиканский дух, и жуткий триумф фанатизма обернулся триумфом партии «политиков», в чьих глазах государство первенствовало над церковью.

Уничтожение кальвинизма, поддержка Эдикта об Умиротворении — эти противоречивые обещания, которые служили флорентийке для балансирования, были равно иллюзорны. Назревала четвертая гражданская война, в которой гугеноты собирались выступать не во имя короля, но впервые — против короля. Не стоит больше вопрос о согласовании лояльности и долга перед Господом. В Женеве ученики роялиста Кальвина содействовали «взлету всех демократических возможностей, которые несет в себе кальвинизм». 124 124 Henri Hauser, La Preponderance espagnole. Отман написал книгу «Франко-Галлия», призванную глубоко взволновать умы и подтолкнуть Францию к образованию коллективного правительства. «Естественная переоценка ценностей в миг, когда прекращается прежняя полемика с католиками и место ее занимает оспаривание прав государя и прав Божественных». 125 125 Там же.

Эта идеологическая революция разражается, когда религия внезапно оказывается лицом к лицу с «бледным богом в мертвенно-белой маске», 126 126 Michelet, op. cit., t. X, p. 4. политикой. Предел иронии. Третья позиция представляла взгляды королевы-матери, те, которые она тактично сформулировала и должна была бы поддерживать после опубликования Эдикта от января 1562 г. Примат общественного спасения над спасением душ, не была ли то истинная доктрина твердой реалистки — флорентийки с оттенком язычества?