Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея

Маркиз де Эйамонте прибывает к французскому двору, расточает хвалы и бросает проницательный взгляд на дела королевства. Незадолго до его отбытия королева-мать нанесла мощный удар. В ходе праздника она повернулась в сторону сидевшего с ней рядом Диего де Суниги и сказала ему:

— Я только что исполнила то, что Вы от меня потребовали, и дала приказ губернаторам провинций провозгласить, что все без исключения должны жить, следуя религии, которую исповедует король, мой сын.

Посол отвечал, что готов целовать ей руки и ноги. Карл IX вскоре подтвердил слова своей матери. Он провозгласил: «Во имя Господа! Да пойдет каждый к мессе». Эдикт санкционировал его волю.

Генрих де Гиз, пьяный от блаженства, рассказал госпоже де Немур о заседании Совета: «Король, вдохновленный свыше, не желая оставить ничего, что не согласно с христианской верой, твердо решился… полностью истребить и стереть все, что осталось от этой мятежной заразы». Сальвиати, в свою очередь, пишет: «Есть добрая надежда, что король изгонит из своих владений всех гугенотов». Здесь не имелось в виду повторение 24 августа. Вопрос стоял об организации убийства Вильгельма Оранского, о решительных действиях против Женевы.

Итак, Екатерина открыла карты. Захлестываемая материнским чувством, она поделилась с Эйамонте и Сунигой своими матримониальными проектами. Увы, она была не в ладах с действительностью. После 1565 г. Филипп II и не воображал себе нового союза с Валуа. Франция и Испания оставались непримиримыми врагами.

Даже итальянские князья очень ловко вуалировали свои упреки и крайнее беспокойство:

«Испанцы поднимут голову и воспользуются случаем». Эта мысль, уже выраженная тосканцем Кавриана, устрашила Европу и отразилась в депешах большинства французских посланников: храбростью, с которой они осуждали резню, стоит восхищаться.

Дю Ферьер, представитель короля в Венеции, пылко негодовал, что «такими средствами пожелали нанести столь великий и явный ущерб герцогу Анжуйскому и столь основательно возвеличить короля Испании, что сегодня можно сказать, что он — единственный властитель Христианского мира, который повелевает всеми остальными».

Император Максимилиан, тесть Карла IX, считал, что совершившееся можно обернуть к выгоде его сына, кандидата на польский престол. Он сказал, между прочим, французскому послу Монморену:

— Король и королева-мать совершили нечто весьма скверное и вызывающее сильное неодобрение. Они это еще поймут.

Однако волей-неволей приходилось возвращаться к политике Франциска I. Истребитель еретиков в своем государстве, король Франции должен вне его границ заручиться их дружбой.

Без труда можно представить, какой шум поднимается в лютеранских княжествах Германии, дружественных Франции, и в протестантских кантонах Швейцарии, ее лучших союзников. Никто не может больше хоть сколько-нибудь верить слову христианнейшего короля. Карла IX называют «изменником, бессердечным злодеем», его представители подвергаются оскорблениям и угрозам. Адмирал вызывает страстное сочувствие народа, у всех на слуху жуткие сцены тех парижских дней.

Что касается принца Оранского, который недавно рассматривал возможность капитуляции герцога Альбы, то он оставляет «всякую надежду на людей» и ждет, когда полностью будет применен так называемый Байоннский план.

Но уже задействованы агенты королевы-матери, в частности Фрегоз, затем вступает в игру лично Рец. Осенью князья, крупные поставщики наемников, поговаривают, что придержат свое негодование, если Карл подкинет им две-три сотни тысяч экю. Весной 1573 г. Фрегоз, заверив их, что его властитель никогда не сблизится с папой и с Испанией, может гарантировать доброжелательный нейтралитет, если не старую преданность германских государств.

В этот миг Варфоломеевские события производят неожиданное действие: отзыв и опалу герцога Альбы, который вскорости будет заменен умеренным правителем, Рекесаном. Таков был результат тайных переговоров между королем Испании и Вильгельмом Оранским, наутро после трагедии. Но Молчаливый хорошо понимал, что лишь исчерпанность казны продиктовала такую позицию Филиппу. Он не замедлил опять обернуться к Франции и признать Карла IX защитником Голландии, в то время как Людовик Нассау, задушевный друг Колиньи, поддержал кандидатуру его погубителя на имперскую корону!

Правда и то, что Англия не пыталась возбуждать ни непримиримости, ни злопамятства.