Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея

— Боже мой, сестра моя, не уходите!

Королева, которая не может предотвратить признания ее дорогой Клод и которая так и не простила Маргарите ее интриги с Гизом, властно запрещает герцогине говорить. Герцогиня дерзает не повиноваться. Нет явной необходимости, как говорит она, отправлять Марго на верную гибель, ибо если гугеноты что-либо откроют, они отомстят. Екатерина, разъяренная, заставляет ее замолчать, вновь настойчиво требует, чтобы королева Наваррская удалилась, и та выходит «растерянная и оцепеневшая», в то время как ее сестра принимается бурно рыдать. 75 75 Мемуарам королевы Маргариты часто не доверяют, говоря, что в них делается попытка оправдать Екатерину и герцога Анжуйского. Если судить по этому эпизоду, это маловероятно. Марго всегда трепетала перед матерью, которая не могла простить ей неповиновения.

После этого Екатерина отдает последние распоряжения и потом спускается, дабы присутствовать при отходе ко сну короля. Высокопоставленные католики стоят вплотную к протестантам, большей частью гостям Лувра.

«В течение десяти дней Карл IX жил с ними вместе, встречался с ними за королевским столом, они смешивались с его людьми. Отвратительная воля рока. Случилось так, что нож, который резал для них королевский хлеб, всадили им в сердце, что для сотрапезников и гостей, какими они были вечером, слуги, придворные и капитаны гвардии наутро оказались палачами. Слово короля Франции, чтимое у неверных и до края земли! Слово дворянина, гостеприимного хозяина, полная безопасность, при которой оставляют и отдают свое оружие, переходя подъемный мост! Все давние обычаи Франции попраны и уничтожены, и самая честь истреблена!.. Чтобы дойти до такого, понадобился великий страх». 76 76 Michelet, op. cit., p. 448.

Карл IX, следуя примеру своего отца, всегда страстно поддерживал культ рыцарства. Но после ужасной сцены с матерью этот нетвердый человек изменил свое поведение, как меняют костюм. Он проникся ненавистью, которую выказывал протестантам во время своей достопамятной поездки в Мо. Он теперь до конца будет играть эту новую роль, станет доказывать, что он здесь хозяин, что он никого не боится, ни перед кем не отступит, он будет истребителем еретиков.

Многочисленные кальвинисты были его спутниками в течение последнего месяца, многие сделались истинными фаворитами. Среди них — Телиньи и Франсуа де Ларошфуко, готовящиеся добровольно (как будет видно) к определенным тревожным и жестоким играм полубезумца. Карл своими круглыми глазами холодно смотрит на вчерашних друзей, которые выходят, чтобы стать жертвами расправы. Ларошфуко кланяется одним из последних. В душе полубезумца что-то шевельнулось.

— Фуко, оставайся у меня, поболтаем о чем-нибудь до утра.

Увы! У графа — любовное свидание. Его ждет возлюбленная, вдовствующая госпожа принцесса. 77 77 Франсуаза-Мария д'Орлеан-Лонгвиль, вдова первого Конде, убитого при Жарнаке, — вышла замуж в 1565 г.

— Мой маленький господин, — говорит тот (так он его называет), — пора лечь и уснуть.

— Поспишь с моими камердинерами.

— Невозможно. У них ноги дурно пахнут.

Он выскальзывает за дверь и спешит к мадам де Конде, у которой проводит час, после чего возвращается в свое опостылевшее жилище в «лене Бетизи».

Король позволяет ему уйти. Придворный задвигает занавеси его постели, за которыми он прикидывается спящим.

Королева Маргарита присоединяется к своему супругу. Их опочивальня полна высокопоставленных протестантов при оружии, которые собираются спорить до утра.

Адмирал, после долгой беседы с Герши и Телиньи, ложится в полночь.

Королева-мать внезапно решает, что колокол, подающий сигнал, прозвенит не во Дворце Правосудия, до которого слишком далеко, а в церкви Сен-Жермен л'Оксерруа. 78 78 Согласно неустановленному источнику, колокол, который призвал к резне, находился фактически… на месте нынешней Парижской Оперы! Эта версия утвердилась в театральных постановках, со времени создания «Гугенотов» Мейербеера.

Наступает глубокая ночь. Вот уже 24 августа, день Св. Варфоломея, и Лувр, где звучит лишь поступь часовых, кажется уснувшим. Париж, бесшумно вооружающийся, выказывает такое же спокойствие. Прекрасная летняя ночь.

Екатерина Медичи и Генрих Анжуйский покидают свои апартаменты. Они хотят увидеть начало расправы и движутся «к главному порталу Лувра, что близ Зала для игры в мяч, в покой, который выходит на площадь у заднего двора». Там, в тишине и прохладе, к ним возвращается ясность ума, практически утраченная с тех пор, как провалилось покушение. Последствия предприятия, которое, как признает Генрих, «по правде говоря, мы тогда как следует не взвесили», вдруг начинают бросаться им в глаза. Боясь обуздать Гизов и население, они кидаются в авантюру, еще более скверную, нежели та, испуг перед которой их одолел. «Охваченные ужасом и отчаянием», они догадываются, какие «великие беспорядки» вот-вот вызовут.