Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея

Именно тогда Монморанси отчитался о своей миссии в Англии. Его доклад почти никого ни в чем не переубедил. Колиньи добился на следующий день свидания с ним в Сен-Клу. В прихожей, встретив Строцци и Брантома, он воскликнул:

— Благословение Богу, все идет хорошо! Уже совсем скоро мы прогоним испанцев из Нидерландов, сделаем властителем там нашего короля и умрем первыми — ты и я!

Состояние духа, весьма отличное от состояния флорентинки. Еще раз оба собеседника зашли в тупик. Но адмирала это едва ли заботило, он верил, что теперь-то наверняка обуздал юного царственного зверя.

Король сказал ему:

— Мой отец, есть кое-что, чего следует остерегаться, это королева, моя мать, которая желает быть в курсе всех дел, как Вы знаете, ей ничего не надо открывать о нашем предприятии, по меньшей мере нынче, ибо она все испортит.

12 июля два этих человека оставались взаперти в течение нескольких часов. Когда адмирал вышел, все увидели, что он радуется и не жалеет поклонов, как бы благодарный Его Величеству за исполнение всех обещаний. Испанский посланник поспешил предупредить своего монарха.

Тут, возможно, настал момент, когда изменяется все течение событий. Возможно, Франция вот-вот будет брошена в одну из самых великих авантюр за свою историю.

Господин де Жанлис и не подозревал, что столь многое зависит от его поведения. Он должен был следовать советам адмирала, готовя соединение своих пяти тысяч с войсками принца Оранского. Но он предпочел поспешить прямиком к Монсу. И тут сын герцога Альбы, дон Федериго де Толедо, прекрасно обо всем осведомленный благодаря своим шпионам, устроил засаду на него близ Кьеврена.

В то время как судьба готовилась бросить кости, каждый пытался спасти свою ставку. Великий герцог Тосканский, инициатор этой жуткой затеи, с беспристрастием посылал деньги герцогу Альбе и принцу Оранскому.

— Ах, каналья! — вскричал Колиньи, услышав новости.

Филипп II довольно четко обрисовал положение Суниге: «Видны воодушевление и добрая воля, с которой действуют французы. Ибо можно, в целом, сказать, что они желают дать понять всему свету, будто они хотят мира, а я войны. И нет ни малейшего сомнения, как и Вы говорите, что если ваши сношения с мятежниками из Нидерландов увенчаются успехом, они пылко поддержат Ваше дело… Продолжайте вести ваши переговоры сообразно обстановке и попытайтесь узнать самые вероятные из их замыслов».

Дон Диего уже нашел действенное средство выполнить эту часть своей миссии. Жером де Гонди, обязанный представлять монарху иностранных послов и член Королевского Совета, рассудил, что надлежит противостоять «крайностям двух партий». Решительно настроенный против войны, он пообещал представителю католического государя сообщать ему все соображения, высказывавшиеся в Совете.

В тот же миг в Лондон тайно прибыл эмиссар герцога Альбы по имени Гарас. Уолсингем, искренний приверженец союза с Францией, настойчиво побуждал королеву без задней мысли не жалеть усилий, но Елизавета, определенно, выбрала противоположную позицию. Она приняла Гараса, выслушала его, приняла во внимание его взгляды и внезапно предложила ему то, на что испанцы не смели больше надеяться: «Если французы вступят во Фландрию, она передаст Флессинг герцогу Альбе». 59 59 Calendar of State Papers. Froude. History of England, t. X.

Несмотря на пакт, Колиньи содействовал тому, чтобы Гавр отобрали у англичан. Восемь лет спустя дочь Тюдоров ответила на эту измену изменой.

17 июля королева-мать дала аудиенцию испанскому посланнику. И еще раз гарантировала ему мир. Разве не она сама совсем недавно издала запрет вступать в Нидерланды? Дон Диего поблагодарил ее, но выразил свое сожаление, что видит в опочивальне Ее Величества столько гугенотов. Тогда Екатерина обернулась к своей снохе, королеве Елизавете, находившейся на шестом месяце беременности:

— Вот кто может свидетельствовать, какова добрая воля их двоих (ее и короля).

И юная государыня подчеркнуто подтвердила:

— Так и будет, и мир не будет нарушен.

В тот же день судьба бросила кости. Жанлис, подвергшись нападению дона Федериго де Толедо, потерпел полный разгром, его малое воинство оказалась уничтожено, а сам он попал в плен. Поскольку он не был противником в регулярной, объявленной войне, испанцы не сочли нужным уважать законы войны. Они истребляли кого могли. Погибло три тысячи гугенотов. Их товарищи, бежавшие в беспорядке, подверглись нападению населения, которое намеревались освободить, но дома которого разграбили, а поля опустошили. Французов не любили во Фландрии. Чудом уцелевшие стеклись к Парижу, все в крови, оборванные, изнуренные, вынужденные нищенствовать.