Возмущение великого князя понятно, непонятно только почему он, вместо того, чтобы решительно пресечь подобную зловредную болтовню и немедленно организовать ей противодействие, отправляется на фронт "с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом". "В целом ситуация создавала ощущение, - писал великий князь Кирилл Владимирович, - будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, и иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем, агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства"{398}.
Великий князь Кирилл Владимирович, правда, забыл упомянуть, что в числе "мятежного экипажа" оказался и он сам, с красным бантом на груди приведший Гвардейский экипаж в распоряжение Государственной Думы, еще до отречения Государя.
В обществе, в оппозици и даже в армии открыто обсуждали возможность цареубийства. Профессор Ю.В. Ломоносов, бывший во время войны высоким железнодорожным чиновником и "по совместительству" сторонником революции, писал в своих воспоминаниях: "Удивительно то, что, насколько я слышал, это недовольство было направлено почти исключительно против царя и особенно царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Но всегда, при всех разговорах этого рода, наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла"{399}.
То же самое пишет Мельгунов: "Речь шла о заговоре в стиле дворцового переворота XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и цареубийства"{400}.
Милюков говорил "о принудительном отречении Царя и даже более сильных мерах"{401}.
С конца 1916 года до Императора начинают доходить все усиливающиеся слухи о готовящемся заговоре Гучкова.
Сам Гучков впоследствии подтверждал свое участие в организации заговора. "Из показаний А.И. Гучкова ЧСК Временного правительства, - пишет С.П. Мельгунов, - стало известно о заговоре, который перед революцией организовал Гучков. По его словам, план был таков: "...захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом Императорский поезд, вынудить отречение, затем, одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было бы рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят правительство""{402}. Как мы видим, сценарий переворота совпал с реальными событиями.
Об участии Гучкова в заговоре пишет и Милюков: "Рядом стояли люди - и число их быстро увеличивалось, - которые надеялись предупредить стихийную революцию дворцовым переворотом, с низложением царской четы. Из них я уже указывал Гучкова"{403}. "Прогрессивный блок" согласился с планом Гучкова. Тот же Милюков пишет: "Блок исходил из предположения, что при перевороте так или иначе Николай II будет устранен с престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство - до его совершеннолетия - великого князя Михаила Александровича. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю [...]. Говорилось в частном порядке, что судьба Императора и императрицы остается при этом нерешенной - вплоть до вмешательства "лейб-гвардейцев", как это было в 18 в.; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице и т.д. Мы ушли, в полной уверенности, что переворот состоится"{404}.
Разумеется, "заговор Гучкова" не был плодом исключительно его инициативы, как он пытался это представить в эмиграции, когда он утверждал, что другие лидеры оппозиции, например, Родзянко и Милюков, говорили о "безнравственности" организации государственного переворота в военное время. Эти утверждения Гучкова расходятся с высказываниями последних.
Вот что, например, писал впоследствии Милюков: "Конечно, мы должны признать, что ответственность за совершающееся лежит на нас, то есть на блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали б в стране взрыв патриотизма и ликования. История проклянет пролетариев, но она проклянет и нас, вызвавших бурю"{405}.
Читать дальше