Николай Харин: Снова три мушкетера

- Что же ведет этого почтенного человека в Лотарингию?

- Скорее - не что, а кто.

- Итак?

- Новый монах вашего монастыря и наш новый воспитанник.

- Признаться, вам удалось озадачить меня, мастер.

- Вы будете еще больше озадачены, когда я скажу вам, по чьему приказанию приедет к нам испанец.

- Кто же направил в Нанси дона Бонавентуру?

- Horrible dictu <����Страшно сказать (лат.)>, но это... - Ректор коллегиума приблизился к хозяину кельи и произнес несколько слов ему на ухо.

- В это трудно поверить. Значит, дело серьезное?!

- Сейчас вы убедитесь в этом сами.

- Я слушаю вас, мастер.

- Молодой человек, о котором мы с вами говорим, был послан с письмом в Тур потому, что он умен, храбр и решителен; следовательно, он лучше многих справился бы с возложенным на него поручением. Но было, как мне кажется, еще одно соображение.

Монах вопросительно посмотрел на своего гостя.

- В Туре живет одна загадочная женщина, подруга дочери короля Филиппа Третьего и Анны Австрийской - нашей королевы, супруги нашего всемогущего и всемилостивейшего монарха.

Тонкая усмешка зазмеилась на лице иезуита, когда он произносил эти слова.

- Но ведь к ней-то и направлялся наш подопечный, - возразил монах.

- Вы правы, но усматриваете лишь следствие, не замечая причины, святой отец. Сейчас я говорю о коронованных особах. Эти особы редко отличаются выдающимся умом. Они, как правило, не имеют понятия об истинном величии Творца и тайнах созданной им Вселенной, которые да пребудут вечно.

- Amen! - отозвался монах.

- Но эта женщина - не такова. Она не королева, она - из Роганов, гордых Роганов, каждый из которых имеет право с высоко поднятой головой произнести: "Королем я быть не могу, герцогом - не желаю. Я - Роган!" Эту женщину зовут...

- Мария Роган-Мантанзон, герцогиня де Шеврез, - закончил монах, не меняя позы. Он сидел неподвижно, и его темный профиль напоминал силуэт нахохлившейся птицы.

- Верно! Это она - Шевретта. Женщина, которая не может жить, не ведя многих интриг одновременно, женщина, которая ходит по острию и сводит с ума мужчин.

- Кажется, ваш экстерн из их числа? - спросил монах.

- Да.

- И поэтому выбор пал на него?!

- Да.

- А она? Она отвечает ему взаимностью?

- Да.

Эти три "да", прозвучавшие под сводами кельи, казалось, рассеяли какую-то недосказанность между собеседниками и прояснили им одним понятную тайную подоплеку их разговора.

Глава шестьдесят четвертая

"Золотой напиток"

По улицам Нанси медленно катила карета, запряженная шестеркой вороных лошадей. Внутри нее, плотно задернув занавеси, полулежал на мягких подушках сухощавый человек с властным, но одновременно лукавым выражением лица. Он был очень немолод, мы бы сказали - стар, если бы не черные, как южная ночь, глаза и их выражение. Кожа его напоминала пергамент, некогда черные волосы стали серебряными.

Пассажир кареты жестоко страдал от тряски, каждое движение кареты, каждая рытвина или ухаб доставляли ему неизмеримые мучения.

Карета остановилась возле того самого монастыря, где состоялся разговор, описанный в предыдущей главе. Пассажир вышел из кареты и был встречен со всей почтительностью. Знаки внимания, оказываемые ему, он принимал с безразличием, свидетельствовавшим о привычке, а может быть, об отрешенности от мирской суеты.

Гостя явно ждали. Его провели к настоятелю, сам монах поспешил ему навстречу. Тут же присутствовал и ректор коллегиума. Были принесены свечи и изящно сервированные закуски.

После сдержанных, но учтивых приветствий гость медленно опустился в кресло и, разлепив узкие губы, проговорил:

- Итак, к делу, господа. Ad rem! <����К делу, без обиняков (лат.)>

- Ad rem, - откликнулись оба иезуита.

- Тот, кто принял ношу пятого генерала, сменив его на посту, поручил мне повидать вас, господа.

Оба иезуита почтительно склонили головы.

- Мы считаем за честь принимать вас, дон Бонавентура.

- Не надо имен. Nomina sunt odiosa <����Буквально - имена ненавистны (лат.)>. Меня уже скоро призовут туда, где мирские имена не больше, чем пустой звук, а все титулы и звания - прах под ногами. Дело большой важности привело меня в вашу келью, святой отец. Выслушайте же, не перебивая.

Снова оба француза молча склонили головы.

- У императора Рудольфа, почившего в 1612 году, - начал испанец, - был придворный врач - грек по имени Макропулос. Его окутывало множество слухов и сплетен, но его мастерство и осведомленность в искусстве врачевания признавались всеми. Четверть века тому назад, когда я, выполняя волю нашего святого ордена, поступил на службу к императору Рудольфу, мне было поручено также наблюдать за Макропулосом: присмотреться к нему, попытаться понять, что он за человек.