Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Сколько–то дней я держался, а потом… Был у них отработан садистский прием — перевернут тебя на спину, снимут брюки, раздвинут ноги и давай хлестать сыромятной плетью. Боль невыразимая, особенно если бьют с оттяжкой. После такой пытки я графин воды выпивал, жажда была — все внутри полыхало. Тут подпишешь даже то, что придушил собственную маму годика за три до своего же рождения…

Аккуратно достаю их из черного пакета — маленькие серые конвертики с надписями: «Только лично. Товарищу Берия Л. П. от А.» И — примечательная деталь — на обратной стороне вдоль линии склейки фиолетовыми чернилами проведены волнистые черточки: если конверт был бы вскрыт до вручения адресату, то криминалистическая экспертиза могла установить этот факт. А что с Лаврентием Павловичем шутки плохи — об этом в МГБ знали все. Письма, однако, предназначались не только Берии.

«Товарищам Берия и Маленкову.

Дорогие Л. П. и Г. М.! Два месяца находясь в Лефортовской тюрьме, я все время настоятельно просил следователей и нач. тюрьмы дать мне бумагу написать письма Вам и тов. Игнатьеву…

Со мной проделали что–то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной, холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, что я спал всего лишь час–полтора в сутки, и кормили отвратительно. На всех допросах стоит сплошной мат, издевательство, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали меня со стула на пол… Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером 2 метра. В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день), я провел восемь суток. Установка включилась, холод все время усиливался. Я много раз… впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал — был обманут… Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг. 23 марта это чуть не кончилось смертью — меня чудом отходили и положили в санчасть, впрыснув сердечные препараты и положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой. Я все время спрашивал, кто разрешил проделать со мной такую штуку. Мне ответили: «Руководство МГБ». Путем расспросов я узнал, что это Рюмин, который делает что и как хочет…

Прошу Вас, Л. П. и Г. М.:

1) Закончить все и вернуть меня к работе… мне нужно лечение.

2) Если какое–то время будет продолжаться эта история, то заберите меня из Лефортово и избавьте от Рюмина и его друзей. Может быть, надо вернуть в Матросскую тюрьму и дать допрашивать прокурорам…

Может быть, можно вернуть жену и ребенка домой, я Вам вечно буду за это благодарен. Она человек очень честный и хороший.

Уважающий Вас — В. Абакумов.

18 апреля 1952 г.»

Уж в чем, в чем, а в стойкости и в мужестве Абакумову не откажешь. Такие люди не плачут в чью–то жилетку. И если он, прошедший через лефортовский конвейер и не признавший себя заговорщиком, с мистическим ужасом пишет о холодильной камере, то здесь нет преувеличения.

Нашлась и медицинская справка, датированная 24 марта 1952 года:

«Заключенный № 15 еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение… Бледен, губы и слизистые с цианотичным оттенком. При пальпации спины болезненность мышц в области межреберных промежутков… Стопы гипермированы, пастозны… По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру.

Начальник санчасти Лефортовской тюрьмы МГБ СССР — подполковник медицинской службы — Яншин».

Сохранились и другие документы того периода с «гуманными» врачебными предписаниями: «Допрашивать только лежа в течение 2–х часов». Полагаю, что комментарии излишни.

А вот еще выдержки из писем, направленных «дорогим Л. П. и Г. М.» осенью того же 1952 года: «…прошло уже более года, а меня по–прежнему беспрерывно допрашивают… Все это время мне ставили большое количество вопросов — странных, нелепых и просто провокационных. Например, вопрос о суде над «ленинградцами»: «Почему я добился расстрела Вознесенского, Кузнецова и других?» Вы же хорошо знаете, как все было. Следователь Рюмин должен знать, что такие вопросы решает ЦК, но почему–то спрашивает об этом у меня… Теперь новая линия. Продолжают меня мучить, называя «узурпатором». Приводят умопомрачительные показания различных лиц. Многие сидели в холодильнике и лгут кто как может. Об этом страшилище–холодильнике я писал Вам прошлый раз…»