Франц Фюман: Капитуляция [Kapitulation]

Это был полет. Вместе с облаками он летел над лесом, и теперь он увидел лес таким, каким еще ни разу его не видел, каким ему всегда хотелось увидеть лес. Он увидел тихую зеленую путаницу ветвей, прозрачную и чистую, как изумруд. Там, внизу, в глубине, зелень была темной с отсветами — там, в глубине, покоились кристаллы, зарождались корни и ручьи.

Выше лежал тонкий слой, черный, но прозрачный: то были перегной, осыпавшаяся хвоя, упавшие шишки, тихо тлеющие листья и кости зверей, а выше была свежая буйная зелень — мох, кустики ягод, папоротники. Еще выше и светлее — подлесок, еще выше и светлее — верхушки сосен и пихт, а еще выше в светлой прозрачности, объединявшей зелень и синеву, купол неба, верхний слой леса, переходящий в воздух. Вот так, горизонтальными слоями, покоящимися друг на друге, лежал под ним мир леса, и сквозь эти слои вверх и вниз бежали ручьями желтые и золотые соки — они поднимались от корней вверх по жилам дерева, а еще в лесу были запахи, алые, сочно-зеленые, синие запахи, и пестрая радуга птиц и чистая белизна вод, то поднимавшихся к небу, то падавших на землю. И в этом покое, в этом вечном круговороте на летящем облаке парил он, центр мироздания. В блаженном опьянении он впитывал эти образы, должно быть, это и означало свободу.

Он писал свою картину, он писал ее как одержимый, он писал ее на облаках и на холсте небес, тысяча рук была у него, чтобы писать картину, и тысяча глаз, чтобы смотреть. И внезапно, когда он писал на своем холсте шум леса, он заметил, что шум этот становится грозным, что он нарастает, и ему вдруг стало страшно, и он приказал облакам: «Дальше, дальше, дальше!» И послушные облака помчались вперед, оставляя за собой зеленый кристалл леса, и заскользили дальше над полями и лесами, над бесконечными аллеями, которые — это было очень странно — почему-то передвигались по земле. Облака долетели до маленького города, где родился молодой солдат, они остановились над домом его отца, где в саду росли яблоки, где был мостик через ручей, и где так хорошо пахло кожей из сапожной мастерской, и где стоячие часы отзванивали время, считая дни и часы домашнего тихого счастья. Добро пожаловать, добро пожаловать! Облака мягко опустились вниз, и молодой солдат соскользнул с них на землю.

Его тело погрузилось в блаженное тепло, и вдруг он почувствовал прикосновение свежих губ и юную упругую грудь на своей груди.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал он. — Мне снился такой страшный сон.

Он улыбнулся, задыхаясь в ее сильном объятии.

— Иди же, иди же ко мне! — сказал он.

Поцелуй пронзил его.

— Иди же!

Он проснулся, в ушах у него гудело, он больше не грезил, он был дома, и как странно, как странно: он упал со своей кровати. Он обругал сам себя: «Не падай на пол из кровати!» Он скатился вниз по склону, веревка порвалась. «Еще и ударился обо что-то, — подумал он, — какой ужасный сон». Он лежал между кроватью и стулом, а ему представлялось, что он лежит между двумя горами, и они казались ему огромными.

«Это во сне или наяву?» — подумал он и решил, что снова проснулся. И тут к нему с грохотом приблизились шаги, и двери такие высокие, что доставали до середины неба, отворились, и вошел отец. Он остановился. «Доброе утро, — сказал юноша. — Доброе утро. Ты знаешь, я выпал из кровати, мне приснился такой ужасный сон». И он увидел, что отец молчит. Юноша поднял на него глаза. «Как он странно выглядит! — подумал он. — На кого он так похож?»

Отец склонился над ним, и молодой солдат подумал: «Почему он так похож на жандарма из моего страшного сна?» И он, вытянув губы, шаловливо, как ребенок, дунул в широкое лицо отца и хотел сразу вскочить, но ноги еще не слушались его. А жандарм, который наклонился над юношей, увидел, как губы того силятся сложиться в трубочку, будто он собирается подуть. Он увидел, что ноги юноши судорожно дергаются, как ноги подбитого воробья. Он увидел дыру в его черепе, он увидел ручеек воды и крови, который вытекал из отверстия в черепе. «Значит, с ним все-таки покончено, — подумал жандарм. — От нас никто не уйдет».

А юноша видел, что отец все стоит, наклонившись над ним, и не двигается с места. «Знаешь, я очень устал», — сказал юноша виновато. Он попробовал подуть на волосы, которые щекотали ему лоб. И вдруг он задрожал, ему стало холодно. «У меня, наверное, небольшой жар, — подумал он, — простудился вчера в лесу, на голой земле, в яме, поросшей ежевикой!»

— Принеси мне чаю! — попросил он.

Жандарм опустился рядом с ним на колени.