— А-а-а! — закричал молодой солдат. А старик придвинулся к нему и поднял кулак. — Я не виноват, я тебя пальцем не тронул, я не виноват! пробормотал молодой солдат, но не услышал собственного голоса. — Я не виноват, я не виноват! — безмолвно вопило его сердце, но он сам больше не верил своему сердцу. Замирая от ужаса, он видел, как к нему по воздуху приближаются мстители. И первым был повешенный старик, а за ним аллея ни в чем не повинных деревьев: их ветки согнулись под тяжестью повешенных, их тела раскачивались и ударялись друг о друга, как колокола, бесконечный, гудящий набатом лес двигался на него, а за этим лесом шагала армия мстителей, и хриплым от ярости было ее дыхание, и от медного грохота ее литавр рушились стены городов. И старик показал на молодого солдата, и русские солдаты бросились на него, и их руки схватили его железной хваткой за горло и вдавили его горло в готовое разорваться сердце. Солдат вырвался изо всех сил — это его ослабевшие руки чуть расширили удавку на шее. Он поднялся на цыпочки, откинул шею назад с такой силой, что у него затрещали позвонки, и так, чуть увеличив просвет между веревкой и гортанью, он сумел левой рукой придержать веревку и свободной правой рукой схватить веревку, которая висела у него сзади на шее, и изо всех сил несколько раз дернуть за нее. Веревка надорвалась, но осталась целой. Тогда, придерживая веревку рукой, солдат, пятясь, взобрался немного вверх по склону, и веревка обвисла и отцепилась, и, шурша и извиваясь, как змея, заскользила сквозь листву кустов. Солдат мгновенно расширил петлю на шее и, обливаясь потом, побежал вверх по склону.
Взбираясь вверх, он думал о том, каким безумием было бы сдаться самому в плен к русским. «Они не могут простить! Они не могут иначе, — думал солдат, взбираясь по склону. — Они должны свершить отмщение: зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь, деревня за деревню, и за каждый город-город, наш народ за их народ, и наша страна за их страну! Они победили, и это было бы безумием, если бы они отказались от мести! О Германия! Твои города будут испепелены прежде, чем кончится этот май, и стены твои будут разрушены, а твои сыны и дочери убиты, и имя твое будет предано забвению, и плуг распашет твою обугленную землю. Иначе быть не может!
Взгляни судьбе прямо в глаза, глупец! Мы проиграли войну, это конец, и мы его заслужили. Теперь нас, немцев, вычеркнут из истории народов. Это грядет отмщение!»
Молодой солдат взобрался на плато. Его лицо и руки были в крови. Мундир превратился в клочья.
Он рухнул на колени и сорвал петлю с шеи. «Пусть будет что будет, сказал он, — я жить хочу! Я еще не жил! Я должен написать ту картину!» дыхание со свистом вырывалось у него из груди.
«Надо спуститься вниз, к товарищам, — подумал он, как в горячечном бреду. Он заставил себя встать, ноги плохо слушались, мысли неслись как у безумного: К товарищам! Что бы ни случилось, к моим товарищам! У меня нет другого пути. Разве мы все не немцы? Мы должны держаться друг за друга. Мы должны продолжать войну. Пробиться. Ни о чем не думать. Сражаться. Выдержать. Сражаться!»
И, думая все это, он сантиметр за сантиметром переползал к буку. Его тело пылало. Он чувствовал, как страшно распухли руки и ноги. «Без товарищей, один, я здесь подохну, — подумал он и вдруг его поразила мысль: — А ведь это справедливо, что попытки уклониться от боя и капитулировать подавлялись так жестоко, кто предает товарищей и бросает оружие, того надо вешать».
Он подумал: «Но я же хочу теперь сражаться! — И еще он подумал: — Но им нужен теперь каждый человек!» Он добрался до середины площадки, и тут на кварцевом песке он заметил нагрудный знак убитого жандарма. Рядом с нагрудным знаком лежали перетертые путы. Нагрудный знак сверкал и блестел на солнце. Он слепил глаза.
«Он положил его тут, чтобы обозначить место!» — подумал молодой солдат. Мороз прошел по его телу.
Он задрожал. — «Но они вовсе не хотят, чтобы я был их товарищем, подумал он, дрожа, — они вовсе не хотят, чтобы я сражался вместе с ними, они идут сюда, чтобы отомстить мне!»
Его надежда лопнула, как воздушный шар, из которого вырвался газ, и он вдруг ясно понял: «Они будут мне мстить!» В его воображении зазвучали их лающие голоса, их грозные голоса: «Где убийца нашего боевого товарища?» Нагрудный знак горел нестерпимым огнем. Он бросал резкие пятна света на бледное лицо, на дрожащие и трясущиеся губы. Он знал — они будут мстить ему, это их заповедь, всегда мстить — даже если они сами при этом гибнут.
Читать дальше