В тюрьме Гента коннетабль, которому прекрасно было известно обо всем, беспокоился не меньше. Ему удалось отправить королю письмо, в котором он предлагал положить конец войне, женив дофина на сестре Филиппа II. Диане это предложение показалось даром небес.
Генрих, который согласился объявить о помолвке в день Всех королей, стал колебаться, отказался от сказанного под предлогом того, что ему захотелось, чтобы бракосочетание совпало с днем созыва Генеральных Штатов. Гиз вновь отправился к войскам, обуреваемый желанием завоевать одновременно Кале и дофина.
За восемь дней ему покорилось место, считавшееся неприступным, то самое место, о котором англичане говорили:
Может быть, Кале и возьмут тогда,
Когда железо и свинец поплывут, как пробка.
Для Франции это было подобно возрождению. Стыд, уныние, страх, распространившиеся после битвы при Сен-Кантене, рассеялись. Гиз возвратился к торжествующему королю буквально преображенным.
«Он мчался, он несся, сидя верхом на огненном скакуне, имя которому — общественное мнение. У его фортуны было два крыла: с одной стороны, любовь народа, с другой, обдуманное пристрастие сторонников, чьи интересы находились в опасности». 153 153 Мишле.
Как можно было отказать хоть в чем-нибудь этому спасителю, этому идолу? Напрасно вступили в союз королева и фаворитка. Напрасно Екатерина, ссылаясь на слабое здоровье своего четырнадцатилетнего сына, вздыхала, что эта женитьба его убьет. Напрасно Диана прибегала к самым изощренным уловкам. Король, поставленный в безвыходное положение волнениями в народе и губительной для страны войной, не мог оскорбить человека, который олицетворял мощь государства. Как нерешительный человек, доведенный до крайности, он отрезал:
— Я хочу, чтобы этот брак состоялся, чтобы я больше не ломал над этим голову и чтобы, покончив с этим раз и навсегда, можно было заниматься другими делами.
Двадцать четвертого апреля 1558 года королева Шотландии стала дофиной Франции.
Диана, будучи реалисткой, и не подумала жаловаться, так как знала, что это не принесет пользы. Ей нужно было извлечь как можно большую выгоду из того времени, которым она еще располагала, и возвести преграду для дальнейшего увеличения могущества Гизов, могущества, выстроенного ее собственными руками, жертвой которого она теперь рисковала оказаться. Именно тогда она поменяла союзника и после одиннадцати лет тайного противостояния во второй раз объединилась с Монморанси.
Генрих, который с трудом переносил надменного кардинала Лотарингского, принялся оплакивать отсутствие пленника. Герцогиня, сменившая лагерь, восхваляла мудрость этого министра и без труда превратила сожаление в настоящую тоску.
«Без Вас, — втайне писал король своему коннетаблю, — дни мне кажутся годами». И несколько недель спустя после женитьбы дофина:
«Вы можете делать вид, что очень довольны теми, кто находится подле меня: я говорю Вам это не без оснований… Я был бы несправедлив к госпоже де Валентинуа, если бы не сказал Вам, что она Ваш верный друг».
Это и стало причиной того, что королева полностью изменила свое поведение. Прошло то время, когда Екатерина смиренно наблюдала за придворными интригами. Мимолетно испробовав вкус власти, ученица Макиавелли в полном расцвете своих интеллектуальных и физических сил не хотела для себя такого же будущего, каким было ее прошлое. И так как всем казалось, что будущее за Гизами, она забыла все свои обиды и протянула кардиналу руку, которую хитрый прелат, давно уже догадавшийся, что это за женщина, с огромной радостью принял.
* * *
Мария Стюарт и ее родственники были не единственными, кто не давал спокойно спать престарелой любовнице. Ее враги-протестанты также причиняли ей беспокойство. Число этих людей необозримо увеличилось, и их упорство переходило всякие границы. Они не довольствовались тем, что наносили оскорбление Богу, вели себя вызывающе по отношению к Церкви, они, кроме этого, осмелились посягнуть на спокойствие придворных, грандов, на частную жизнь короля! Неслыханное оскорбление, которое несколько лет тому назад нанес королю портной, вновь и вновь повторялось в протестантских проповедях, становилось содержанием памфлетов, песенок. Кальвинисты во всеуслышание называли имя фаворитки, осуждали супружескую измену Христианнейшего короля.
Диана лучше, чем кто бы то ни было, знала, как Генрих ненавидел скандалы и боялся их. Эти слухи могли заставить его оцепенеть от ужаса, терзаться сомнениями, поверить в необходимость отнять опасное оружие у тех, кого он поклялся погубить именем христианской церкви.
Читать дальше