Филипп Эрланже - Диана де Пуатье

На протяжении шести дней тысячи «протестантов» различного происхождения во главе с Антуаном де Бурбоном, ставшим королем Наварры, шествовали по улице Пре-де-Клерк в Париже, распевая псалмы. Городские власти были бессильны что-либо сделать, чтобы заставить их молчать, а вмешавшиеся стражи порядка были вынуждены отступить.

Генрих представил себе восставших еретиков, захвативших целую улицу. Безмерно потрясенный, он воскликнул:

— Я клянусь, если я улажу внешнеполитические дела, я сделаю так, что на улицах прольется кровь и будут валяться головы этого лютеранского сброда!

Это было невозможно, пока длилась война, конца которой Гизы не хотели.

Тогда король преисполнился чрезвычайного доверия к своим пленным друзьям, Монморанси и Сент-Андре. О большем испанцы не могли даже мечтать.

Генрих отправил коннетаблю письмо, проникнутое отчаянием:

«Я умоляю Вас, друг мой, верить в то, что я несчастлив, с тех пор, как Вы меня покинули, и не буду счастлив, если Господь не смилостивится надо мною и я не увижу Вас в добром здравии.

Кроме того, Вы можете быть уверены, ничто не сможет разлучить меня с Вами, кроме смерти, которую я с радостью встречу и умру довольным, когда наступит мир и я увижу человека, которого я люблю и ценю больше всех в мире».

Сам же Монморанси желал заключения мира любой ценой. Те слова, которыми в 1556 году превозносили проницательного министра, уже не подходили для человека, который более, чем о триумфе своей политики, заботился о том, как освободиться, измотать силы своих соперников, попасть, как он говорил, в положение «вице-короля», и даже сделать так, чтобы уменьшили огромный выкуп за коннетабля Франции. Сент-Андре руководствовался не лучшими побуждениями. Черпая силы в поддержке, которую им оказывала Диана, они прежде всего надеялись добиться безоговорочного королевского расположения.

События, произошедшие на поле военных действий летом, — взятие Тионвиля, которое компенсировало поражение при Гравелине, визит Сент-Андре и давление со стороны любовницы подвели Генриха к принятию окончательного решения. О нем не было известно за пределами покоев Дианы, так как король Франции, из страха перед Гизами, действовал, как заговорщик. Он написал коннетаблю:

«Друг мой, я уверяю Вас, что господин де Гиз не хочет мира, каждый день он пытается мне доказать, что сейчас у меня больше средств для того, чтобы вести войну, чем когда бы то ни было, и что, продолжая войну, я не потеряю больше, чем если бы Вы пришли к согласию. Делайте все, что в Ваших силах для того, чтобы наступил мир. Не показывайте это письмо никому, кроме маршала Сент-Андре, а затем сожгите его. Этот человек (Гиз) здесь сказал в разговоре с кем-то, что, пока война продолжается, ни один из вас не покинет тюрьмы, поэтому считайте это делом, которое относится лично к Вам».

Простой монах сумел объединить тайной связью Христианнейшего короля и короля католического. Он настолько в этом преуспел, что шестого октября оба правителя уже назначили своих полномочных представителей и назвали местом проведения совещания Серкан. Генрих побоялся не допустить туда Гизов: с его стороны вместе с Монморанси и Сент-Андре присутствовал также кардинал Лотарингский. Испанцы, для которых этот враг был опасен, поспешно разрешили коннетаблю «навестить» своего господина в Амьенском лагере. Монморанси пообещал им «сотворить чудо».

Как был рад Генрих! Ускользнув от Гизов, он помчался, несмотря на поздний час, на встречу с пленником. Монморанси выглядел не лучшим образом.

«Теперь это был маленький старичок с опухшим лицом, отвисшей челюстью, черепом, прикрытым чепчиком под шапочкой, с потухшим взором, неверным шагом». 154 154 Альваротти.

Король с восторгом обнял его и увлек в свою комнату. Два дня и две ночи они не расставались. Они говорили о Гизах в таких выражениях, которые, когда вскоре дошли до ушей герцога, чуть не заставили его «умереть от горя». Коннетабль вернулся в испанский лагерь, располагая абсолютным могуществом. Министры Филиппа II решили, что теперь французы оказались полностью в их руках.

Во время проведения переговоров в Серкане коннетаблю пришлось еще раз появиться при дворе, чтобы убедить короля не поддаваться на уговоры королевы и лотарингцев. После этого разговора Генрих решил, что мир практически заключен, тот мир, который прибавит к французским владениям либо Савойю, либо Ломбардию. Несчастный государь уже принялся мечтать о турнирах, которые будут проведены в ознаменование этого события.