Ситуация таким образом прояснилась. С. Ф. Платонов упорно стоял на том, что своевременное «недонесение» в Совнарком СССР о хранящихся в Академии наук экземплярах отречений Николая II и его брата Михаила, как и хранение в ее архивохранилищах других «компрометирующих» ее с общественно-политической точки зрения документов, есть не злой умысел, а результат случайного, в общем-то, стечения обстоятельств, в том числе и личного порядка — небрежное отношение к своим обязанностям заведующего Рукописным отделением Библиотеки Академии наук И. И. Срезневского. «Эти документы мы сберегли, и Вы их получили» {128} 128 Там же. С. 103.
, — подчеркнул С. Ф. Платонов.
Пикантность ситуации с обнаружением в Библиотеке Академии наук отречений от престола Николая II и его брата состояла в том, что главный виновник сложившегося положения академик С. Ф. Ольденбург отказался в ходе допроса подтвердить версию, которую защищал С. Ф. Платонов, заявив, что он не помнит такого разговора («Я не могу точно вспомнить») {129} 129 Там же. С. 82.
. Конечно же, следствию не представляло большого труда «расколоть» С. Ф. Ольденбурга и заставить его вспомнить, причем не только об отречениях. Но С. Ф. Ольденбурга, по некоторым не вполне понятным причинам, решили все-таки не трогать, и отвечать за случившееся пришлось как бывшему директору БАН одному только С. Ф. Платонову и его заместителю С. В. Рождественскому.
Другим вопросом, интересовавшим комиссию, стало выяснение того, по чьей же все-таки вине бывший шеф жандармов В. Ф. Джунковский, передавший в начале 1920-х гг. Академии наук свой личный архив, пользовался дальнейшим правом беспрепятственного и бесконтрольного, по сути дела, доступа к нему.
И здесь С. Ф. Платонов, несмотря на сильное давление со стороны членов комиссии, держался хорошо. Но обратимся к стенограмме «Опроса».
« Агранов: Я хотел задать вопрос относительно архива Джунковского, который хранится в Пушкинском Доме. Джунковский сам обращался к Вам с просьбой о допуске его к архиву?
Платонов: Да, являлся два раза.
Агранов: Когда?
Платонов: Последний раз зимой. Он вообще часто мелькал в Ленинграде. Поэтому не могу поручиться, может быть, он был даже и весной этого года…
Фигатнер: А до этого тоже бывал?
Платонов: Он часто бывал.
Агранов: Ему было дано разрешение на разработку архива?
Платонов: Он допускался к занятиям. Это было условие, по которому он в 1923 г. передал архив.
Фигатнер: Архив был передан в 18-м г.
Платонов: Не знаю. Мне эта история известна с весны 24-го г. или в начале 24-го г. Котляревский был за границей. Вместо него не было никакого заместителя. С Модзалевским произошла неприятность: вследствие некоторого доноса о том, что он что-то казенное продал, Модзалевский был арестован, и, когда его освободили, он заявил, что очень просит назначить какого-нибудь академика директором. Это было в феврале — марте 24-го г. Меня просили взять на себя эту работу временно, до возвращения Котляревского. И на первых порах мне Модзалевский сказал, что у него есть архив, сданный на временное хранение, который должен быть передан в Библиотеку.
Фигатнер: Вам было известно содержание архива?
Платонов: Не известно. Архив был в шкафу…
Агранов: Вы знаете цену архивных и исторических документов. Считаете ли Вы уместным (если считаете, то почему), что допустили шеф-жандарма Джунковского к разработке архива, имеющего отношение к его деятельности?
Платонов: Это было тогда, когда он приезжал. Он обращался…
Фигатнер: Сколько раз был допущен?
Платонов: По-моему, два раза.
Агранов: Почему разрешили?
Платонов: Не знаю.
Петерс: У Вас не обсуждалось?
Платонов: Нет.
Петерс: У Вас нет ученого или научного совета?
Платонов: Есть, но есть правило о том, что лица допускаются к занятиям только с разрешения директора.
Фигатнер: Кто дал разрешение?
Платонов: Формально Джунковскому должны дать разрешение за подписью директора.
Фигатнер: Кто давал?
Платонов: Может быть, и я.
Фигатнер: Два раза было?
Платонов: Два раза, но первый раз не помню когда.
Фигатнер: Где работал?
Платонов: В помещении для занятий.
Фигатнер: Ему материалы туда приносили?
Читать дальше