Виктор Брачев - Травля русских историков

Петерс: В протоколах Президиума это есть?

Платонов: Я думаю, есть.

Фигатнер: Когда было?

Платонов: 26-й, начало 27-го г. Я просил вторичную ревизию. Такая ревизия была, и надо сказать, что мы констатировали неисполнение. И в результате решения опять остались неисполненными.

Фигатнер: Почему?

Платонов: Ведь за всем не усмотришь… На третий год должность в академической Библиотеке я не взял, так как чувствовал, что бессилен убрать того, кто являлся причиной беспорядка.

Фигатнер: Кто был причиной беспорядка?

Платонов: Срезневский.

Агранов: Я согласен, что Срезневский и тот, кто, подписав документ, допустили неправильность…

Платонов: Один Срезневский.

Агранов: Явно беззаконную. Но Вы отдавали отчет, что скрывать документ государственной важности от советской власти нельзя?

Платонов: Как скрывать?

Агранов: В пакете на имя неизвестного Старицкого. Совершенно недопустимо. Как же Вы оставили документ?

Платонов: Извините, у меня другая точка зрения. Академия в течение этих лет сохранила очень много материала. Она действительно сохранила очень много. Нет доказательств, что она утеряла хотя бы один документ. Это я говорю уверенно.

Агранов: Я это не говорил.

Платонов: Мы смотрели так: у нас надежное место хранения…

Фигатнер: Но хранятся акты отречения.

Платонов: Я свою точку зрения сказал. Эти акты не представлялись мне уникальными. С другой стороны, у нас не было представления о том, что эти бумаги имеют актуальное значение на данный момент и на будущее.

Фигатнер: Отречение Михаила — в одном экземпляре. Для нас нет сомнения, что другого (отречения) Николая не существует. Но писанный рукой Михаила документ — уникальный.

Петерс: Но Вы знали, что идет поиск этого документа?

Платонов: Я не знал.

Агранов: Вы могли считать документ не уникальным, но оставить его, документ исторической важности, без имени, в пакете и ящике стола Срезневского…

Платонов: Он оставался в описи.

Фигатнер: Он вошел за № 607?

Агранов: Почему не легализовать акт отречения Николая II?

Платонов: Но никакого умысла не было и не могло быть.

Агранов: Представьте, мы имели показания лиц, которых опрашивали сегодня и которые говорят, что это умышленно скрывалось.

Платонов: Решительно протестую!

Агранов: Я не говорю о том, что Вами, но факт тот, что этому документу придавалось какое-то особое значение и не было никакого желания к его огласке. Такие настроения существовали?

Петерс: Стремились, чтобы это знал небольшой круг лиц?

Платонов: В пределах Библиотеки?

Петерс: Нет, в пределах Академии.

Платонов: На это ничего не могу сказать.

Агранов: Документ этот был передан Старицким и Дьяконовым через Котляревского к Срезневскому?

Платонов: Да, я могу для доказательства, что мы ничего не скрывали, сослаться на то, как мы передавали карточный каталог Третьего отделения. Нам не поступило в течение этих лет ни одного замечания о том, чтобы что-нибудь утаено. Не знаю, знаете ли Вы, но на основании карточек всегда можно узнать, что скрыто. И вот ни одного замечания о том, что что-нибудь утеряно или скрыто, не было. Здесь у нас остались пачки документов, которые рабочие просто забыли, но ничего не было скрыто. Вы мне раскрываете такую точку зрения, которая мне не была известна, — то, что правительство эти документы искало.

Агранов: Я не так говорил. Дело в том, что документы, которые оказались здесь, не находятся в распоряжении тех хранилищ, которым дается по праву их хранить.

Платонов: Никто из Управления делами Совнаркома не делал нам замечания о том, что у нас имеются интересные документы и что они не возвращены.

Фигатнер: Вы в 26-м г. у покойного академика Модзалевского видели расписку о том, что Дьяконов передал этот документ Срезневскому?

Платонов: Я этой четвертушки в точности цитировать не могу, потому что она у меня была полчаса» {127} 127 Стенограмма заседания Особой комиссии в составе тт. Фигатнера, Петерса, Агранова 24 октября 1929 г. Публикация А. И. Алаторцевой // Исторический архив. Научно-публикаторский журнал. 1993. № 1. С. 100–103. .