Энрике Каррильо - Мата Хари - Тайна ее жизни и смерти

Поэтому все европейское, даже религия, стали невыносимым для меня…

Здесь она скорчила восхитительную гримасу избалованного ребенка: – Только не говорите это бедным монахиням, которые вбили себе в голову обратить меня к вере. То, что значит слово «Религия» для меня, бедняги вообще не поняли бы, и если бы они слышали, как я возвышаю мои танцы и даже мои ласки к совершению молитвы, они, конечно, крестились бы, увидев меня… Так как я – индуска, вопреки моему голландскому рождению… Совершенно индуска, во всем, конечно! Вы умный человек, доктор, так скажите, пожалуйста, видите ли вы хоть что-то европейское во мне?… Ведь нет, не так ли? Я – жительница Востока. Поэтому меня и интересует исключительно Восток. Если со мной говорят о родине, то мой дух обращается к дальней стране, где золотая пагода отражается в змееподобном течении реки. Я точно не могла бы сказать, откуда я… Из Бенареса? Из Голконды? Из Гвайлора? Из Мадуры? Тайна покоится в моем происхождении, в моей крови… Позже это поймут… Я сама едва ли исследовала это…

Облако меланхолии или тоски по родине, кажется, затуманило ее глаза, так как она так задумчиво задала себе вопрос о своей фантастической колыбели. При этом на самом деле действительность также становилась необъяснимой. Ни тип, ни характер, ни культура, ни кожа, ни мир идей, ни что-нибудь еще в этой женщине не принадлежали нашим широтам. Чувствовалось в ней что-то инстинктивное, что-то вроде первобытного состояния и одновременно кое-что священническое, кое-что из священной искры, а именно в этой ее очень своеобразной утонченности. Кое-что неопределенное, как я должен бы называть это…?»

Доктор Браль ищет выражение, образ, чтобы обобщить вкратце свое странное и противоречивое наблюдение. Чувствуется, что также и он, как все, которые встречались с нею, сохранил живое впечатление от ее характера – смеси из простоты и сложности, из наивности и расчета, из высокомерия и мягкости.

– Один из ее возлюбленных – сказал я, чтобы помочь ему в его напрасном поиске подходящего слова – объясняет это, вероятно, когда говорит, она была как бы одержимым злым духом ребенком.

«- Я не хотел бы говорить так, – возразил он, – я не знал ее в ее лучшие времена, когда она могла позволить играть своим женственным инстинктам, как ей заблагорассудится. Все же, в тесной камере, всегда в обществе с другими заключенными, полностью отрезанной от внешнего мира, ее тогда нужно было бы рассматривать как пантеру в клетке. Но это вовсе не правильно. Пантера, даже в клетке, дика и неудержима. Но она никогда не производила на меня впечатления жестокого существа. Часто она была слаба до границы тупости, потом опять становилась лихорадочно возбужденной, почти властной, и все же, она всегда сохраняла аристократическую, чуткую благосклонность, которая, кажется, прощала с самого начала все причиненное ей зло. Ее культура выдавала основательность, но вовсе не потому, что она была обширна, а так как она владела всем ее поведением и мышлением, и руководила ею в каждое мгновение ее жизни. Когда я, позванный ею, через два дня после провозглашения приговора вошел в камеру, она сказала мне: «В этот момент я не хотела бы читать ничего нового. Но у меня есть горячее желание снова перечитать то, что привело меня на путь искусства и любви. Ничто, кроме этих двух областей, никогда не существовало для меня. Если вы хотите оказать мне большую услугу, попробуйте попросить эти книги на время у музея религии, так как их очень трудно купить в книжном магазине». И тогда она рассказывала мне об этих замечательных книгах Индии, как мы, например, болтаем о самых новых бульварных романах. «Раньше, – сказала она, – я читала лучше всего то, что учило нас любить жизнь и принимать чувственные наслаждения со страстным желанием и познанием. В книге «Прем Сагар» имеется глава, которая пробуждает все наши чувства и опьяняет нас как опиум. Я знаю все песни этой гигантской поэмы, из которой современные поэты позаимствовали свои лучшие идеи, наизусть. Так же спектакли Калидасы с их нежным ощущением и спектакли его учеников с их цветной тонкостью подарили мне изысканно прекрасные дни. Я смеюсь, когда слышу, что в Париже сценическое искусство достигло вершины. О, если бы Вы знали, как невероятно высока психологическая изощренность и особенно изощренность настоящих вещей в Индии! У каждой страсти есть там свой аромат и свой цвет; таким образом, есть синяя любовь, которая знает наслаждение, нежность розового, героизм красного цвета. Декорации переходят в цвет, и атмосфера меняет аромате, смотря по тому, как новое чувство преобладает в драме. И каждый персонаж точно придерживается языка своей касты и религии, и если они не понимают друг друга, переводчик переводит тексты, совсем как в практической жизни. Но не подумайте, что эти авторы сыплют все их приключения в вечную форму четырех действий. О, нет. Есть пьесы с одним, двумя, тремя, пятью, семью, двенадцатью, двадцатью действиями, в зависимости от значения сюжета. И любящие любят друг друга, любят друг друга поистине на сцене. И ненавидят друг друга тоже по-настоящему. И действительно они преследуют друг друга и действительно бьются, не жалея сил. Иногда на некоторых руках я видела кровь. Ах! И благородные легенды, истории воинов-раджпутов, которые выезжают верхом в шафраново-желтых одеждах и панцирях на поиск чудесных приключений! И романы гордой дочери брахмана и пажа! Она влюбляется в него, ее ловят и заточают в большую бочку, она остается там на много, много лет, никогда не теряя надежды; приходит день, когда она сможет выскользнуть, чтобы спешить на свидание; она уверена, что найдет его у калитке пагоды, где они познакомились. И если он никогда не сможет увидеть ее вновь, то все же он сможет умереть в храме с последним вздохом для нее!