Энрике Каррильо - Мата Хари - Тайна ее жизни и смерти

Единственное, что всегда показывает ясное отношение посреди этих запутанных чувств, кажется, берет начало не из книжных воспоминаний, а из глубины ее характера: и это самое внутреннее ядро ее философии. Мы цитируем снова письмо другу. Там она пишет: «Ты умрешь, как всё должно умереть. Если смерть приближается, нужно жить моментами красивыми и славными. Лучше прожить на земле короткую, но наполненную жизнь и исчезнуть, чем дотащиться до старости без красоты и удовлетворения». Очевидно, красота не является для танцовщицы тем, чем она была для восточных мудрецов, которые проповедуют также существование без слабости на старости лет; она – для нее не духовный блеск, не чистое, идеальное, абсолютно захватывающее художественное воодушевление; а исключительно согласованность воли и шарма, вследствие чего она гарантирует себе непосредственный триумф, ее личный дар соблазна.

Алчность, которую ей приписывал Массар, не следует так уж отчетливо из подлинных сообщений о ней. Для всех, которые видели в ней всего лишь предмет роскоши и стремились завоевать ее расположение, она была, без сомнения, чем-то вроде хищной птицы; но одновременно нельзя оставить без внимания то, с какой щедростью она жертвовала тем, которые ей служили, часть ее богатств.

«Берите», кажется, говорила она им, «берите и попытайтесь очистить это золото от того, что пристает к нему, от следов стыда, например». Все же по причине ее по-настоящему голландской души, при ее благовоспитанности, почтении перед социальной иерархией пристрастии восприниматься аристократкой, настоящий источник ее роскоши должен был казаться ей, без сомнения, сомнительным. Кто-то, который точно знал ее, вложил ей в уста следующий монолог: «Теперь я – королева… У меня есть свой двор и свои придворные. Жиночели с его мордой гиены и с выражением лица предателя не упустил бы посетить меня и даже если бы я однажды оказалась в аду. И Кравар, миллионер, мог бы продать из-за меня Господа Бога!… И лорд Клейвенмур, такой же пуританин внешне, как ветрогон внутри! Ах! Их драгоценности и цветы – это мой ужас!… В красоте содержится добрая часть гнусности. Мужчины ужасны. Мне поклоняются, моя улыбка сводит с ума, так что они порой готовы съесть друг друга. Великий князь Василий, Нерон, если он пьян, о, как отвратительно! И граф Г…, близкий друг императора, офицер гвардии, того стоит только увидеть, когда он ест, то тогда все знают все!… О, эти чудовища! Их лесть делает меня больной; их нежности заставляют меня оцепенеть…» То, что эти отзывы действительно были таковы, очень вероятно; только Мата Хари была слишком тщеславна, чтобы вслух высказывать их перед друзьями: вместо того, чтобы порицать, она утаивала; и чтобы скрыть свою игру, чтобы выглядеть не как продажная куртизанка, а как богиня, она приготовила для себя свое странное искусство и изобрела ее священное происхождение…

Искусство и красота, особенно красота, были достаточны с начала ее свободной жизни с печатью большой авантюристки, чтобы гарантировать ей завидное положение. Даже Каролина Отеро, которая намного превосходила всех, желающих стать наследниками ее скипетра, увидела, что эта новая властительница собиралась завоевывать области, которые были шире, чем принадлежащие ей. И Мата Хари не довольствовалась как Лиана де Пужи, Эмильен д'Аленсон, Росарио Герреро, Одетта Валери группой полуночников, где встречались художники и банкиры, аристократы и сыновья состоятельных отцов, но едва ли хоть одна личность с настоящим внутренним значением. Мата Хари хотела пойти выше, и она знала, что это ей удастся. Любовники Маты Хари должны были быть министрами, принцами, послами, генералами, учеными: Что я говорю? В ее восточном будуаре между фигурой Танагры и Буддой из старинной бронзы стояли фотографии двух монархов в богатых филигранных рамках. С ее посвящениями они признали свою восторженность талантами большой художницы.

Два суверена, да: один умирал перед нею; другой, благородно и по-рыцарски, просил лично президента Пуанкаре об ее помиловании. И здесь я спрашиваю себя, может ли кто-то, знакомый с этим королевским шагом и его безуспешностью, еще сомневаться, что танцовщица была виновна? Так как то, что глава французского государства не нашел возможным пойти навстречу просьбе монарха дружественной страны, самое убедительное доказательство его твердого убеждения, что преступления Маты Хари были непростительными.

– Конечно, но они остаются необъяснимыми, эти преступления – это я слышу, как бормочет мой хороший друг Хуной.