Сергей Михеенков: Армия, которую предали. Трагедия 33-й армии генерала М.Г. Ефремова. 1941-1942

Доклад старшего лейтенанта П.В. Архипова очень лаконичен, по-военному скуп — самая суть: прорвались, не прорвались, кто убит, кто ранен. О том, как во время форсирования реки Угры их обстреливали из орудий и минометов и в это самое время пошел лед, он не написал. Не написал и о том, как переворачивались под ранеными набрякшие кровью льдины… Все это они пережили.

Группу полковника B.C. Бодрова тоже наполовину выбили на колючей проволоке свои. Какие-либо выводы из этого делать бессмысленно. Так встречали выходящих. Да, так встречали. Бойцы, возможно, были предупреждены, проинструктированы. Но — так встречали. Единственное, о чем хочется сказать: каково было умереть от своей пули, когда позади все мучения, холод и голод окружения, страх попасть в плен и умереть от ран и обморожений…

Очевидно, имеется в виду деревня Красный Октябрь или Красная Горка.

Очевидно, имеется в виду деревня Рыляки близ Юхнова. В таком случае А.И. Кононов переправлялся не через реку Угру, а через реку Рессу.

Скловер Абрам Яковлевич — интендант 2-го ранга 338-й стрелковой дивизии.

Возникает естественный вопрос: каким образом А.А. Зельфа запомнил деревни, мимо которых проплывал? Спрашивал, что ли, жителей: какая это деревня?.. Или потом, когда писал рапорт, создавал легенду, глядя на карту?

Странным выглядит то, что А.А. Зельфа о смерти полковника Ушакова говорит «со слов других товарищей». Да, смерть полковника была необычной, и ставить ее в ряд с другими было просто нельзя. Тем более ему, прокурорскому работнику. И если он действительно встречался с Жоровым на Угре, то неужели же профессор не рассказал ему того, кто застрелил полковника Ушакова и за что. Из всего этого можно сделать вывод: Зельфа всячески пытается дистанцироваться от этой истории, которая — он это хорошо понимал — весьма и весьма темна.

Можно себе представить «радость» командарма, когда очередной самолет с Большой земли доставил в окруженную группировку, остронуждавшуюся в подкреплении, в медикаментах для раненых и больных, в снарядах для орудий, не эти необходимые грузы, а прокурора военюриста 1-го ранга А.А. Зельфу. Задачей группы было, в том числе, и расследование причин окружения Западной группировки 33-й армии и того положения, в которое она попала в результате окружения.

В 1964 г., когда писалось это письмо, тов. Зельфа А.А. расставляет очень правильные, объективно верные акценты. Но откуда же на столе у командующего Западным фронтом Г.К. Жукова появился документ, в котором — черным по белому: «Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виновен в том, что его коммуникации противник перехватил. Жуков». С чьей компетентной подачи Жуков подписал этот текст, которого, видимо, и сам устыдился, потому и не отослал ни Ефремову, ни Сталину. Потому как не его это было убеждение. А теперь эту неотосланную телеграмму все кому не лень ставят в укор Маршалу Победы. Тут снова уместно вспомнить тон и смысл разговоров с командармом-33 тогдашнего начальника штаба Западного фронта генерала Соколовского. Нет, тут интрига более глубокая. Я думаю, что историки со временем растолкуют ее суть. Все тайное в конце концов становится явным.

Странное письмо написал А.А. Зельфа. И ухватиться-то не за что. Что и говорить, написано профессионально, отпечаток долголетней работы над судебно-следственными документами действительно чувствуется. В самом начале собирался «дать канву», потом пространно заговорил о «декорациях», о том, как «люди проявляют героизм в беде», и о том, как «пригревало апрельское скупое солнышко…», а когда, наконец, память натыкается на живой эпизод, нить рассказа рвется о «забыл название» или просто «забыл». Десять раз автор письма называет имя профессора И.С. Жорова. Слишком обильно для такого небольшого текста. Даже сообщил такую подробность, что уважаемый профессор перед самым выходом, то есть перед маршем на прорыв, заболел гриппом. Или это такой литературный прием — ввести в текст героя, который потом будет играть, возможно, главную роль? Есть такой литературный прием.

Только вот какая странность: в 1942 г., когда А.А. Зельфа писал рапорт об обстоятельствах выхода, имя профессора Жорова он упомянул лишь дважды. И о гриппе ни слова. А ведь можно было бы и о гриппе профессора. Момент-то героический. Ради войск отказался вылететь… Но промолчал. Не потому ли промолчал, что любой особист тогда, в апреле 1942 г., мог ухватиться за этот любопытный факт? Что и сам А.А. Зельфа еще не знал толком, где гуляет его товарищ «в хромовом пальто»? Как много все же любопытного в истории Зельфы — Жорова!..