Трумбулл Хиггинс - Гитлер и стратегия блицкрига

12 августа Черчилль и сопровождающие его лица прибыли в Москву. Президента Рузвельта представлял Уильям Аверелл Гарриман, которому предстояло помочь британскому премьеру в его не слишком приятной работе — объяснить русским причины отсутствия второго фронта в 1942 году. Черчилль, не тратя время на приукрашивание действительности, объяснил угрюмому советскому премьеру, что нехватка тоннажа ограничит любую десантную операцию в 1942 году 6 дивизиями, в то время как в 1943 году союзники предполагают высадить во Франции не менее 27 дивизий. Сталин, к сожалению, как и почти все государственные деятели, представляющие демократические или тоталитарные режимы, проявлял мало интереса к операциям, назначенным военными через год. Поэтому, вместо того чтобы безвозвратно связать Черчилля этими новыми обещаниями, Сталин поднял вопрос о трусости британцев, которые боятся рискнуть и вступить в борьбу с немцами в 1942 году.

Оскорбления не произвели впечатления на Черчилля, который сохранил спокойствие, после чего беседа перешла к более удовлетворяющей обе стороны теме британских воздушных налетов на Германию. Вероятно, будучи в неведении относительно неэффективности атак Королевских ВВС на немецкие заводы в 1942 году, Сталин проявил энтузиазм в вопросе бомбардировок англичанами районов, где живет немецкий пролетариат. В этой более дружественной атмосфере Черчилль изложил идею высадки союзников во французской Северо-Западной Африке, которая, по его заверению, должна состояться в октябре 1942 года.

Акцент премьер-министра на то, что только успех в Северной Африке в текущем году сделает возможным серьезное нападение на Германию в 1943 году, судя по всему, возымел действие и пробудил некоторый интерес Сталина к Северо-Африканской операции. Правда, трудно понять, как совесть Черчилля оставалась чистой, вводя в заблуждение Сталина относительно вторжения во Францию в 1943 году. Конечно, британский премьер мог не признаваться даже себе в том, что Маршалл и Брук были правы, утверждая, что высадки в Северной Африке в 1942 году, вероятнее всего, сделают вторжение во Францию в 1943 году неосуществимым, но это вряд ли было поводом говорить Сталину прямо противоположное.

На следующий день, 13 августа, недовольство русских проявилось снова. После дальнейших обвинений, выдвинутых русскими в невыполнении того, что они упорно считали обещанием англичан вторгнуться во Францию в 1942 году, Сталин передал официальный протест. В документе было сказано: «…Я [Сталин] и мои коллеги считаем, что 1942 год представляет самые благоприятные возможности для открытия второго фронта в Европе, поскольку почти все немецкие силы и их отборные войска находятся на Восточном фронте и только незначительные по численности второстепенные части оставлены в Западной Европе. Трудно сказать, будут ли в 1943 году условия для открытия второго фронта в Европе столь же благоприятными, как в 1942 году».

В ответе, переданном Уильяму Авереллу Гарриману для американцев, Черчилль по праву отрицал обещание переправиться через Канал в 1942 году. Далее он заявил, что высадка в Северной Африке окажет больше помощи русским, чем любой другой план, и подготовит почву для действий в 1943 году. В заключение Черчилль рекомендовал Сталину самый мудрый политический курс — объявить высадку в Северной Африке открытием второго фронта, придав ей максимальную гласность. Черчилль намеревался сделать то же самое.

Очень показательно описание, данное одним из главных участников дискуссий, известным русофобом сэром Аланом Бруком. Он писал: «Два лидера, Черчилль и Сталин, являются полярными противоположностями. <���…> Сталин реалист до мозга костей, для него имеют значение только факты. Планы, гипотезы, будущие возможности для него не значат ничего, но он готов смотреть в лицо фактам, даже неприятным. Уинстон, с другой стороны, никогда не стремится встретиться с неприятностями, если у него есть другой выход. Он обращается к чувствам Сталина, которых, по моему мнению, попросту не существует».

Глава имперского Генерального штаба с уважением отнесся к своему русскому коллеге генералу Шапошникову, которого, правда, посчитал трогательным человеком, страдающим от какого-то нездоровья. Маршала Ворошилова Брук счел некомпетентным лизоблюдом Сталина и лжецом вдобавок. Пессимистично настроенный Брук не верил ни в то, что советская армия удержит Кавказ, ни в наличие 25 дивизий, о которых заявили Сталин и Ворошилов, способных это сделать. Интересно то, что в данной ситуации более оптимистичным был Черчилль.