Ричард Пайпс - Три «почему» Русской революции

Хотя в сентябре 1917 г. ситуация самым драматическим образом переломилась в пользу большевиков, большинство из них, памятуя об июльском провале, по-прежнему не решалось действовать. Они добились успеха на сентябрьских выборах в Советы, выступая под лозунгом «Вся власть Советам». Но если говорить о стране в целом, они оставались в меньшинстве. В особенности в армии, которая уже не хотела сражаться на фронте, большевиков не любили, считая их партией национальной измены. Крестьянство голосовало за эсеров. Тем не менее, интуиция подсказывала Ленину, что время нанести новый удар быстро приближается. Из своего тайного убежища он настоятельно торопил единомышленников действовать. Временное правительство слабо, внушал он, у него отсутствует воля к сопротивлению. Однажды он написал, что если большевики пообещают солдатам безотлагательный мир, а крестьянам — землю, то они привлекут их на свою сторону и «составят такое правительство, которое никто не свергнет». Когда читаешь эти письма Ленина — все четыре (они не предназначались для публикации и были преданы гласности лишь спустя годы), — то начинаешь осознавать, насколько не доверял Ленин движущим силам истории. Если большевики не нанесут удар немедленно, победа ускользнет от них, «промедление смерти подобно», — писал он. На взгляд историка, не ослепленного верой в «историческую неизбежность», ленинские высказывания являются доказательством того, в какой степени события в октябре 1917 г. были вопросом хорошо рассчитанного риска. Потому что, если революция и впрямь была неизбежной, то какое значение могло иметь, когда нанести удар — немедленно или позже? Однако это имело огромное значение. Ленин боялся того, что война может закончиться или что Временное правительство сдаст Петроград немцам. Боялся он также того, что Временное правительство успеет провести выборы в Учредительное собрание, вырвав у него из рук главное оружие. И действительно, правительство объявило в августе, что выборы в Учредительное собрание состоятся в ноябре; а Ленин, прекрасно понимая, что не сможет одержать на них победу, стремился захватить власть, прежде чем народ выразит свою волю.

Его соратники колебались. Они чувствовали, что время работает на большевиков, тогда как очередное фиаско типа провала июльского путча может покончить с ними раз и навсегда. Они предпочитали действовать в псевдолегальной манере, уповая на передачу власти съезду Советов — но только таких Советов, большинство в которых принадлежало бы самим большевикам. Я говорю о «псевдолегальности», потому что у большевиков, как и у любой другой партии, не было законного права созвать Всероссийский съезд Советов: это было исключительной прерогативой Центрального исполнительного комитета, а в нем доминировали эсеры и меньшевики. Но русские никогда не были склонны вдаваться в юридические и процедурные тонкости, и менее всего — в смутное время революции и назревающей гражданской войны. Ленин же отвергал подобную стратегию. Он не верил даже тому, что незаконно созванный и укомплектованный главным образом его собственными сторонниками съезд Советов передаст власть его партии. Дожидаться такого съезда — или идиотизм, или предательство, — писал он. Революция не дожидается, пока на ее сторону встанет большинство. Созывайте ваш съезд, раз уж вам этого так хочется, но сперва захватите власть и поставьте съезд перед свершившимся фактом.

Ночью 10 октября, когда состоялось тайное заседание центрального комитета партии, Ленин нелегально прибыл в город, чтобы участвовать в принятии решений. Он настаивал на немедленном проведении восстания. С наибольшей решительностью этому противостояли Каменев и Зиновьев, но и у других членов ЦК имелись сомнения. В результате Каменев дал интервью меньшевистской газете, в котором упомянул о возникших разногласиях. Ленин, впав в ярость, назвал его и Зиновьева предателями революции. И этими словами доказал, что замышляемое им самим революцией не является. Потому что как можно «предать» революцию?

Можно ли себе представить, чтобы кого-нибудь обвинили в том, что он предал Французскую революцию? Другое дело — государственный переворот, применительно к нему речь и впрямь может идти о предательстве.

Протоколы заседания ЦК, проведенного 10 октября, опубликованные коммунистами в 1927 г., не содержат упоминаний о решении по перевороту, который произошел двумя неделями позже. Хотя отчет о спорах по другим вопросам носит аутентичный характер, любые упоминания о главном пункте просто-напросто отсутствуют. В свое время я предполагал, что издатели сознательно изъяли соответствующие части стенограммы, чтобы подкрепить ложную версию, согласно которой октябрьские события были народной революцией, и написал об этом в книге «Русская революция». Но в 1992 г. я получил возможность увидеть рукописный подлинник протоколов заседания в ночь с десятого на одиннадцатое октября. Интересующая меня информация отсутствовала и там. Единственной причиной подобного умолчания могла быть только присущая Ленину одержимость конспирацией и страх перед тем, что, будучи занесена в протокол, информация немедленно просочится, поставив под угрозу срыва и без того рискованное предприятие. Разумеется, мы можем обойтись без письменных свидетельств о принятых резолюциях, потому что нам известны последующие события. Тактика большевиков заключалась в том, чтобы всевозможными провокациями вынудить правительство пойти на активные действия против них — и тем провозгласить наступление контрреволюции. И тогда, якобы встав на защиту революции от ее предполагаемых врагов в лице Временного правительства, большевики смогли бы захватить власть, для чего они собирались взять под свой контроль стратегически важные точки столицы. Это должно было произойти ночью накануне первой сессии Второго съезда Советов, назначенной на 25 октября. На следующий день съезд должен был ратифицировать роспуск Временного правительства и передачу всей власти Советам. Принятый план боевых действий представлял собой компромисс между ленинским предложением о немедленном прямом захвате власти и мнением его соратников, склонявшихся к псевдозаконному камуфляжу.