Дмитрий Боровков - Тайна гибели Бориса и Глеба

Как видно из состава участников церемонии, проведение ее было призвано консолидировать как представителей духовенства, так и представителей политической элиты вокруг Изяслава. Политическое значение вышегородских мероприятий 1072 г. не подвергается сомнению (широко распространена гипотеза, что во время их был выработан новый «правовой кодекс» Киевской Руси — «Правда Ярославичей»), однако существуют разногласия относительно их канонического статуса: исследователи, признающие на основании «Сказания о чудесах» факт причисления Бориса и Глеба к лику святых в княжение Ярослава, полагают, что в данном случае имело место обычное перезахоронение мощей {309} 309 Мюллер 1995. Милютенко 2006. С. 49–56. ; в то время как их оппоненты интерпретируют события 1072 г. как официальную церемонию канонизации {310} 310 Ильин 1957. С. 170–188. Алешковский 1971. С. 83–91. Поппэ 1973, 1995. Хорошев 1986. С. 32–33. Щапов 1989. С. 177–178. .

В пользу этой точки зрения приводятся такие аргументы, как захоронение Бориса в деревянной раке (что вряд ли допустимо для святого, официально почитающегося Церковью), или замешательство при эксгумации святых митрополита Георгия, который был «нетверд верою к ним». Первое обстоятельство подтверждает гипотезу М. Х. Алешковского о приоритете почитания Глеба, которая разделяется современными исследователями. Действительно, если бы к тому времени он не имел официального статуса мученика, его останки вряд ли лежали бы в каменной раке.

Развивая эти наблюдения, можно предположить, что к 1072 г. сложилась ситуация, в которой Святослав Ярославич, наследовавший Муромскую волость Глеба, способствовал упрочению его культа, в то время как Изяслав и Всеволод стремились к укреплению культа Бориса. Странное поведение митрополита Георгия вполне могло быть одним из многочисленных агиографических стереотипов, описывающих ситуацию, в которой предстоятель Русской церкви действовал в соответствии с общепринятой практикой. Например, митрополит Иоанн I, узнав от князя Ярослава о чудесах, происходящих на могиле его братьев, испытал одновременно ужас, сомнение и радость {311} 311 Абрамович 1916. С. 53. .

Выше уже отмечалось, что причастность Иоанна I к формированию Борисоглебского культа в княжение Ярослава Мудрого подвергается сомнению. Например, А. В. Поппэ высказал предположение о том, что если такой процесс и имел место (в начале 50-х гг. XI в.), у истоков его мог находиться не митрополит Иоанн, а митрополит Иларион — ставленник киевского князя {312} 312 Поппэ 1995. С. 55–56. . Как отмечает Н. И. Милютенко: «Решающим аргументом в пользу того, что „изнесение“ мощей состоялось все-таки при Иоанне I, является свидетельство „Сказания чудес“. По мнению всех исследователей, редакция памятника, описывающая перенесение мощей в 1072 г., была создана в 1073–1076 гг. Большинство участников события, в том числе князья Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи, были свидетелями торжества времен Ярослава. Едва ли они могли забыть, при каком именно митрополите были извлечены из земли мощи свв. Бориса и Глеба. Тем более было бы нелепо, как предполагают иногда, пытаться ввести в заблуждение на этот счет митрополита Георгия. В отличие от нас, он имел доступ к архиву собственной митрополии и Константинопольской патриархии» {313} 313 Милютенко 2006. С. 52. .

Поэтому надо полагать, что Изяслав Ярославич стремился придать родовому культу Бориса и Глеба официальный канонический статус под воздействием неблагоприятной политической конъюнктуры, следы которой четко запечатлены в источниках. Почти каждый из памятников, сохранивших описание событий 1072 г., отражает определенную политическую тенденцию: например, ПВЛ, и в особенности «Чтение» Нестора, настоятельно подчеркивают причастность к почитанию Бориса и Глеба Изяслава, который «ходил ко святым на праздник их» и отмечал этот день раздачей милостыни. Хотя, на первый взгляд, внимание сконцентрировано на усилиях Изяслава по возведению новой церкви, на отделку которой была отдана часть княжеской дани (очевидно, из Вышегорода), на переговорах князя с митрополитом Георгием по поводу перезахоронения княжеских останков нельзя не заметить политических пристрастий агиографа.