Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

В Болгарии мятежный лидер, возомнивший себя славянским Наполеоном, вовлек своих последователей в борьбу террористическими методами. Славяне свирепо обрушились на турок-мусульман, которых начали массово убивать. Но через десять дней их восстание было подавлено с еще большей жестокостью турецкими нерегулярными войсками, которых никто не сдерживал в жажде мести. Они совершали зверства, названные британским комиссаром из Стамбула, «пожалуй, самым гнусным преступлением этого века». Дотла сжигая множество деревень, турки не различали ни возраста, ни пола, убив за один лишь месяц не менее двенадцати тысяч христиан. Их оргия убийств, поджогов и насилия достигла своего пика в горном селении Батак. Здесь тысяча христиан нашла убежище в церкви, которую турки подожгли факелами, смоченными нефтью, уничтожив всех находившихся в церкви, кроме одной-единственной старухи. Всего, как сообщалось, от рук турецких солдат погибли пять тысяч жителей деревни Батак из семи.

Первым об этой истории, как и о сражениях Крымской войны, рассказал миру корреспондент английской газеты «Дейли ньюс». Он описал своим читателям двор церкви, который на 3 фута в высоту был «завален лишь частично прикрытыми телами мертвых — руки, ноги, предплечья, головы, все вперемежку, — а на полу церкви лежали ничем не прикрытые разлагающиеся трупы». Подобные преступления в Средние века были слишком хорошо известны на протяжении всего долгого периода «священных войн» турок. Совершенные в более цивилизованном XIX веке примитивной и фанатичной солдатской массой из нерегулярных войск, состоявших главным образом из татар, и впервые показанные миру вездесущей прессой, они вызвали всеобщий ужас и возмущение. Либерал мистер Гладстон поднял вопрос об этом в шедшем нарасхват памфлете «Болгарские ужасы», в котором он потребовал: «Пусть турки поскорее уберутся… со всеми пожитками… из провинции, которую они опустошили и осквернили».

Совпав по времени с масштабным невыполнением турецким казначейством его финансовых обязательств, эти зверства в Болгарии придали туркам новый, внушающий ужас облик, вызвав по всей Британии настроения туркофобии. Все это не оказалось большим сюрпризом для сэра Генри Эллиота, британского посла в Стамбуле, который пояснял: «Мы поддерживали то, что, как нам известно, было лишь полуцивилизованной нацией», но произвело сильное негативное впечатление на британское общество. Англичане резко изменили дружественное отношение к туркам, которое обеспечило народную поддержку Крымской войне. Они подтолкнули министра иностранных дел кабинета тори лорда Дерби к заявлению, что теперь «даже если Россия объявит Порте войну, правительство ее величества сочтет невозможным вмешаться». И действительно, после опубликования памфлета Гладстона генерал Игнатьев, русский посол в Порте, сообщил царю: «Болгарская резня дала России то, чего она никогда не имела раньше, — поддержку британского общественного мнения».

С 1820 года Россия последовательно проводила свою политику поддержки восстаний среди христиан славянского происхождения в балканских провинциях. Одновременно она с усердием преследовала русские интересы и в самой Порте. Генерал Игнатьев нашел готового к сотрудничеству пособника в лице великого визиря Махмуда Недима, разделявшего его враждебность к любой политике реформ как средству, ведущему к усилению западного влияния. Когда на короткое время к власти пришел реформатор Мидхат-паша, Игнатьев стал умело интриговать против него. После увольнения Мидхата, в чем была, несомненно, и заслуга Игнатьева, русский генерал стал убеждать Абдул Азиза в целесообразности той формы правительства, которая существует в России, где суверен является абсолютным правителем.

Когда же Недим вновь занял свой пост, Игнатьев мог торжествовать — теперь он был «хозяин положения в Константинополе, где (как доносил его русский коллега) великий визирь, преданный России, и султан, враждебный Западу, более склонны следовать его предложениям, чем прислушиваться к советам наших противников». Приветствуя расстройство английских и французских держателей ценных бумаг, Игнатьев вновь ликовал по поводу невозврата Турцией кредита, который, как многие подозревали, он и спровоцировал. Но в этом случае русский генерал перегнул палку. Ведь теперь смещенным оказался Махмуд Недим, а вскоре после этого пал и сам султан Абдул Азиз.

В начале лета 1876 года около шести тысяч софтов, студентов, изучающих теологию, оставили занятия в медресе трех главных мечетей Стамбула, чтобы собраться на массовую демонстрацию перед зданием Блистательной Порты. Они требовали отставки великого визиря Махмуда Недима и главного муфтия. Говорят, что некоторые из них измеряли высоту ограды перед зданием, определяя, достаточно ли она высока, чтобы повесить на ней великого визиря. Хотя волнения студентов-теологов были начиная с XI века традиционной практикой в общественной и политической истории Турции, нынешние волнения отличались от предыдущих тем, что они были намеренно заранее оплачены и организованы, с целью добиться перемен в министерстве. Так в Турции появилась традиция, давно существовавшая в некоторых частях Европы, которая здесь создала зловещий прецедент на будущее. Предполагалось, что они организованы и профинансированы Мидхат-пашой, который теперь возглавлял конституционное движение «новых османов».