RusK - Тайные пружины истории - Масонство в его прошлом и настоящем

В заговор были вовлечены руководящие военные: в организо­ванную Гучковым «военную ложу» входили начальник штаба Вер­ховного главнокомандующего, генерал Алексеев, генералы Крымов, Брусилов, Рузский, Гурко, Половцев и др. Приказ об отправке в Петроград фронтовых частей на отдых выполнен не был, и сто­лица была переполнена бездельничавшими запасными, для обуче­ния которых не хватало офицеров. Для поддержания порядка город с полуторамиллионным населением располагал всего лишь 3500 полицейских.

В феврале 1917 года в центральной России ударили морозы до —43 °г имели место перебои на транспорте в связи с выходом из строя более 1200 паровозов — не без участия саботажников из числа агентов Парвуса. Его же агенты распустили в столице слухи, что скоро не будет хлеба, в результате чего хозяйки стали заку­пать, вместо обычных 2—3 фунтов хлеба в день, по 5—10 фунтов; создались действительные перебои и очереди. О настоящих труд­ностях не мдгло быть речи, ибо страна была завалена зерном и всеми остальными продуктами: запасы муки в Петрограде состав­ляли на 23 февраля 8000 тонн, при дневной потребности в 600 тонн. Были спровоцированы забастовки, для которых не было никаких причин — только в России было возможно такое во время вой­ны — и неработавших было нетрудно собрать на демонстрации под лозунгами, сначала «Хлеба!», а затем «Долой самодержавие!». Главе французской военной миссии в Петрограде генералу Жанену докладывали, что известные по именам английские агенты, «кото­рыми в то время кишел Петроград», платили запасным Павлов­ского полка на Миллионной улице по 25 рублей, чтобы они выхо­дили из казарм и не подчинялись офицерам («Le Monde Slave*, Paris, 1927, Febr.). В организации беспорядков в столице участвовала агентура в провинции: из Ростова-на-Дону 26 февраля было отправлено около 300 солдат-отпускников, которых «евреи и студенты» ловили на улицах, уговаривая ехать «бороться за свободу печати». На Ростовском вокзале им выдали каждому по 50 рублей, их встречая Гучков. После того, как их отвезли в Думу, им выдали еще по 50 рублей. Несколько дней подряд они ездили на грузовиках по городу, стреляя в воздух, поскольку «бороться» было не с кем (А. Нечволодов, «Ь'Етрегеиг Nicolas II et les Juifs», Paris, 1924).

Председатель Государственной думы Родзянко, камергер и бывший кавалергард, метивший в первые президенты Российской республики, слал в Ставку панические сообщения, требуя «ответственного министерства», как единственного средства «обуздать революцию». Император выехал из Ставки в Петроград, чтобы лично навести порядок. В его отсутствие Родзянко убеждал (по прямому проводу) Алексеева, что «ответственного министерства уже недостаточно» и что необходимо убедить Государя отречься от престола «для спасения династии». Не имея на то ни права, ни распоряжения, Алексеев телеграфировал командующим фронтами, прося поддержать его в ходатайстве об отречении, без чего «революция» якобы поставит под угрозу победу на фронте. Подчиняясь начштаверху, большинство (сами участники заговора, генералы) «коленопреклоненно» умоляли Императора «принести жертву для обеспечения победы России». Царский поезд был задержан в дороге и направлен во Псков, где участник заговора, коман­ующий Северным фронтом Рузский передал Царю полученные от Алексеева «просьбы» командующих. Преданный своими ближайшими сотрудниками Император сам составил акт отречения; в своем дневнике он записал: «Кругом измена, трусость и обман».

При рассмотрении этих отдаленных, но все еще столь живых для нас событий, создается впечатление, что с отречением Государя государственная жизнь России потеряла смысл. Только что стоявшая в полном порядке, прекрасно снабженная и вооруженная, готовая в ближайшие недели перейти в гигантское наступление армия в считанные дни превратилась в бунтующую толпу, с которой продолжать войну стало невозможным. Все разваливалось на глазах, а в столице шла мышиная возня бездарных политиканов, годившихся бывшим царским министрам разве лишь в лакеи. Разумеется, все 11 министров первого состава Временного правительства были масоны; что Милюков им якобы не был — сказка или привычный в этой области камуфляж. Титулованные болтуны быстро сошли со сцены, дав место человеку темного происхождения, предназначенному в могильщики России. О Керенском известно лишь, что его усыновил симбирский масон, давший ему свою фамилию; в эмиграции его считали Ароном Кирбисом, сыном еврейки, на которой женился его приемный отец. По другим данным, дата рождения Ал. Керенского — 22 апреля 1881-го — совпадает с днем родов террористки Геси Гельфман, участвовавшей в убийстве Александра II, которую беременность спасла от виселицы. Якобы именно ее ребенка, родившегося в тюремной больнице (мать умерла от родов), масонская ложа предложила усыновить симбирскому директору гимназии*. Керенский был масоном высокого посвящения (32-й степени) с масонско-еврейским титулом «Рыцаря Кадош»; только этим степеням, считают, открываются истинные цели масонства — в действительности же, в лучшем случае, их небольшая часть. Даже самые высокие степени, будь то 33-я в «шотландском» или «красном» масонстве, или 90-я и 97-я в еврейском масонстве «Мизраим» (к которому принадлежал Троцкий), — все они лишь орудия силы, стоящей над масонством и использующей его там, где она не хочет или не может выступать сама. Керенский, которому в эмиграции никогда не пришлось зарабатывать хлеб грузчиком или шофером такси, как бывшим офицером блестящих петербургских полков, оправдал доверие хозяев, до самой своей смерти не раскрыв секретов мирового заговора; его «Мемуары», как исторический источник, не представляют интереса.