Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Шведская армия исповедовала наступательную тактику. Напор был ее стихией. Военные историки давно заметили связь между наступательной тактикой шведской армии и ее высоким духовным настроем. В новейших исследованиях эта связь обрела законченную формулу: ту тактику, которую исповедовали шведы, невозможно было бы реализовать с армией, не обладавшей подобными волевыми качествами. Одно дополняло и было недостижимо без другого.

Наступательная тактика требовала от командования поддерживать постоянную готовность к решительным действиям и даже риску, способность во всем опережать противника. Но стремление везде и всегда навязывать свою волю могло принести плоды лишь при условии, если оно подкреплялось возможностями армии. И эти возможности у шведов были. Такой документ, как «Регламент ведения батальоном боевых действий новым манером», обязывал шведскую пехоту, к примеру, открывать огонь по неприятелю лишь за 70, а заканчивать за 30 шагов, после чего бросаться в решительное наступление. Это означало, что шведы должны были двигаться под огнем противника, не отвечая ему и не обращая внимания на потери. Столь сомнительная на первый взгляд тактика в действительности была очень эффективна: наступление шведов превращалось в движение уже не людей, скроенных из плоти и крови, а настоящей лавины, которую нельзя было остановить ни свинцом, ни «испанскими рогатками». Там, где любая другая армия давно бы дрогнула и попятилась, шведы оставались несокрушимы и спокойны, их шеренги лишь механически перешагивали через тела павших и шли дальше.

Королевские гвардейцы — брабанты одними из первых взяли на вооружение багинет, а затем и штык, который вскоре стал грозным оружием всей шведской пехоты.

Рукопашный бой, приводивший в замешательство армии многих европейских стран, шведов не страшил. Напротив, они вполне осознанно стремились довести дело до холодного оружия. «Не гнуть, а сокрушать!» — вот что каждый раз выбивали шведские барабаны, призывая батальоны к атаке.

К началу XVIII столетия пехота уже безраздельно господствовала на полях сражений. Однако и оттесненная на второй план кавалерия оставалась грозной силой, особенно опасной тогда, когда пехота приходила в замешательство. Появление в такой момент конницы обыкновенно довершало разгром неприятеля. Но шведы и здесь сказали свое особое слово. Они никак не желали примириться со второстепенной ролью кавалерии. В Швеции было сделано все, чтобы превратить кавалерию в силу, которая не просто довершает, а и обеспечивает разгром противника. Для этого шведы вели атаку полным галопом. Ставка делалась насилу удара, достигнутого благодаря умножению скорости на плотность боевых порядков. Между тем сделать множителями и то, и другое было крайне трудно. В континентальной Европе, выбирая между сохранением строя и скоростью атаки, предпочтение отдавали первому. Пускай шли в бой на рысях, зато выдерживали линию. Выучка шведов позволяла им атаковать более быстрым аллюром, сохраняя при этом строй «колено в колено». Устоять против такого сокрушительного удара не могли вышколенные саксонские всадники. Что уж тут говорить о молодой регулярной русской кавалерии с ее еще не изжитыми повадками поместного войска?

Таков вчерне набросок противника, с которым вознамерился вступить в единоборство царь Петр. Швецию того времени можно сравнить со спринтером. В броске на короткую дистанцию ей, конечно, не было равных. Но случилось так, что Петр вытолкнул «спринтера» на длинную дистанцию. И здесь оказалось, что необъятная Россия с ее ресурсами и необыкновенным умением народа перетерпеть получила свои преимущества {3} 3 Впрочем, в прежние времена возникло еще одно объяснение печального исхода противоборства. То — рок, судьба, уготованная странам, народам и их правителям. Ведь предсказывал же ровно за 154 года до Полтавы великий Нострадамус то, что произошло… под Полтавой: Вначале восемнадцатого века Восток дремучий с помощью луны, Добившись небывалого успеха, Отторгнет кус от северной страны. . Однако в начале этого забега Петр и предположить не мог, что ему предстоит. Свойственная человеку привычка быстро забывать о плохом и помнить хорошее, несомненно, подвела московских политиков. Скромная победа под Азовом теснила гордостью грудь; военные суда на Дону, в Азовском и даже Черном морях кружили голову. Шведов побаивались, оттого и обманывали, вступали в тайный сговор, подличали, но реальной их силы все равно не знали, тем более что после последней войны с ними прошло более сорока лет. В связи с этим любопытно найти ответ на риторический вопрос: осмелился ли бы Петр начать Северную войну, зная наперед обо всех поджидавших его трудностях и не ведая об исходе конфликта? Однозначный ответ найти невозможно, даже если попытаться интерпретировать высказывания самого царя. Ведь они в разные годы и при разных обстоятельствах — разные. Тем значительнее представляется принятое им решение начать.