Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Позднее Корнелий де Бруин по этому портрету легко признал царя. «Я приветствовал его с глубочайшим почтением, — писал голландец в своих записках. — Государь, казалось, удивился и спросил меня по-голландски: „Почему признаете вы, кто я? И почему вы меня знаете?“ Я отвечал, что видел изображение его величества в Лондоне у кавалера Готфрида Кнеллера и что оно очень сильно врезалось в мою память… Он, казалось, остался доволен таким ответом».

Но если Кнеллер написал первый (?) живописный портрет, то в чем же заслуга Вильгельма? Именно он уговорил Петра позировать, что было совсем не просто — безделье сильно утомляло царственную «модель». Не случайно один из придворных герцога Антона Ульриха Вольфенбюттельского, наблюдавший московского государя в Кёнигсберге, с сожалением отмечал: «Царь отличается большой… живостью, препятствующей ему оставаться спокойным. Вот почему было так трудно снять с него портрет…» Из тех изображений Петра, которые все же появились в годы Великого посольства, творение Готфрида Кнеллера, несомненно, самое значительное. По крайней мере благодаря этому полотну хорошо видно, каким жаждала видеть просвещенная Европа выучившегося у нее московского государя. Портрет Кнеллера послужил основой для появления множества изображений Петра, включая миниатюры и гравюры, разошедшиеся по европейским дворам. Впрочем, важнее, что практика изображения правящей «персоны», бывшая делом обычным для западноевропейской повседневности, после Великого посольства утверждается в российской действительности. По наблюдению новейших исследователей, за полтора года Великого посольства с Петра I было сделано больше живописных, графических и медальных портретов, чем со всех его предшественников, вместе взятых.

В своем времяпрепровождении в Англии царь верен себе: мастерские, мануфактуры, Гринвичская обсерватория, госпитали, арсеналы — все надо осмотреть, везде надо побывать. Покупая часы, он застревает в часовой мастерской — учится разбирать и собирать механизмы. В Тауэре осматривает арсенал, музей, зверинец и монетный двор. Качество английских монет заставило царя детально познакомиться со всем процессом чеканки. Позднее, затевая денежную реформу, он многое позаимствует у англичан и добьется высокого качества русских денег.

Но, конечно, более всего интересны ему были верфи. Неподалеку от них, в Дептфорте, царю и его свите был предоставлен дом. Его домоправитель так описывал жизнь царя: Петр редко показывался дома, целыми днями пропадая «на Королевской верфи или на реке, одетый как попало». Прилежное поведение государя в порту контрастировало с пребыванием в доме. Хозяин был шокирован. Дом был буквально разгромлен и разграблен: стулья пущены на растопку, картины превращены в мишени для стрельбы, перины и простыни разодраны. Произошедшее довольно точно отражало представление о том, что следует заимствовать. Перенимали знания, усваивали новые технологии и проходили мимо правил поведения, искренне считая, что здесь достаточно натянуть немецкое платье и нахлобучить на голову парик. «Гостеприимство» обошлось английской казне в 350 фунтов и 9 пенсов — то был счет за убытки, который выставил владелец дома правительству.

Особое впечатление на Петра произвели специально устроенный для него смотр флота и учебный бой в проливе Солент. Пальба линейных кораблей, парусные учения и сложные перестроения, исполненные с отменной слаженностью, захватили Петра и заставили о многом задуматься. В сравнение с увиденным многое, что прежде поражало воображение, сильно поблекло. Петр был буквально очарован английским линейным флотом. Как никогда прежде, ему захотелось подняться на палубу трехдечного корабля не почетным гостем, а хозяином, над головой которого ветер полоскал бы российский флаг.

Еще в Амстердаме Петр получил письмо от маркиза Карматена с известием о том, что король Вильгельм подарил ему яхту «Транспорт Рояль», построенную по проекту маркиза. Яхта отличалась изысканностью форм и скоростью. В Англии царь несколько раз выходил на ней в море, оценив ее превосходные морские качества. Тогда же царь познакомился с Карматеном. К его удивлению, известный судостроитель и адмирал оказался молодым человеком, с которым они быстро сошлись на почве общей любви не только к морю, но и к крепким напиткам. Странная пара облюбовала кабак на улице Грейт-Тауэр в Лондоне.

Пьянство было общепризнанным пороком англичан. Во избежание судебных ошибок, вызванных винными парами, был даже издан специальный указ, запрещавший заседание военного трибунала после обеда. Высшие классы во времена Вильгельма пили преимущественно эль и вино — от испанского портвейна до французского кларета. Но Карматен был большим оригиналом. Маркиз пристрастился к перцовке, которая и Петру пришлась по вкусу.