Игорь Андреев - На пути к Полтаве

В любом случае в шведском замысле ощутимо небрежение к противнику, которое не оставляло ни Карла, ни Реншильда, ведь они исходили из того, что Петр будет действовать так, как ему положено действовать в соответствии с их замыслом, то есть почти ничего не делать и послушно ждать, покуда его обойдут, опрокинут и разгромят. Не потому ли Реншильд ограничился поверхностной рекогносцировкой? 26 июня фельдмаршал с генералами издалека осмотрел поперечную линию русских редутов, чем и удовлетворился. Кажется, Реншильд и король положились на военное вдохновение и общие рассуждения, пообещав, что начальники колонн и полковые командиры получат все необходимые распоряжения по ходу битвы. Даже Левенгаупт пребывал в неведении. Приболевшего генерала вообще не пригласили на военный совет, который начался пополудни 26 июня у постели Карла. Да и трудно было это назвать советом — к королю и фельдмаршалу присоединились граф Пипер и командир Далекарлийского полка полковник Сигрот, общий любимец короля и фельдмаршала.

Позднее Левенгаупт, который, быть может, осознанно преуменьшал свою осведомленность о планах командования, писал, что фельдмаршал сообщил ему лишь о решении предпринять ночной марш и наутро дать решительное сражение. На это служака-генерал ответил, что готов исполнить любое приказание короля, и тут же усомнился в возможности быстро и без суеты выстроить в темноте войска для ночного марша. Реншильд оборвал его фразой, что «нельзя выводить полки средь бела дня, если мы хотим застать русских врасплох». Фраза выдает еще один основополагающий элемент шведского замысла: не просто опередить противника в развертывании — сокрушить его внезапным, неожиданным ударом.

Подготовка к сражению шла на скорую руку. Пехота была расписана по четырем колоннам. В частях избавлялись от всего лишнего, способного осложнить движение. Эта «ревизия», впрочем, носила своеобразный характер: все ценное, награбленное и добытое в походе навешивалось, зашивалось, пряталось в одежде, сумках, карманах, навьючивалось на лошадей и т. д. В итоге по окончании сражения у победителей будет немало работы по изъятию лишних и совсем не лишних ценностей, которую они и исполнили без лишних уговоров, раздевая догола иных пленных. Это мародерство, о котором, словно сговорившись, вспоминали мемуаристы, несомненно, бросает тень на победителей. Слабым утешением может служить только то обстоятельство, что подобная практика была повсеместной, а иногда еще и отягчалась поголовным калечением или даже расправой над безоружными пленными. В последнем, как мы знаем, преуспевали сами шведы во главе с Реншильдом, который в свое время приказал простреливать каждому русскому пленному голову.

…Около 11 часов вечера шведская пехота стала строиться в батальонные колонны. Их возглавляли генералы Спарре (5 батальонов), Стаккельберг (5 батальонов), Росс (4 батальона) и Лагеркрун (4 батальона). Начало движения задержалось из-за беспорядка, возникшего при построении. Левенгаупт принялся наводить порядок. Тут же явился разъяренный Реншильд и набросился на генерала: «Где вы, черт возьми, околачиваетесь? Никто вас найти не может, вы что, не видите, что получилась настоящая конфузия?.. Вы не заботитесь ни о чем!»

Наконец порядок был наведен. Далеко за полночь началось богослужение, предшествующее каждому сражению. Всегда сильное по своему эмоциональному воздействию, оно на этот раз умножалось благодаря необычайности обстановки. В густой темноте украинской ночи, в осознании того, что это, может быть, последняя ночь их земной жизни, воины приглушенными голосами (боялись, что услышат русские) пели псалом и повторяли слова специальной «армейской» молитвы: «Дай мне и всем тем, кто будет вместе со мной сражаться против наших неприятелей, прямодушие, удачу и победу, дабы наши неприятели увидели, что Ты, Господь, с нами и сражаешься за тех, кто полагается за Тебя».

Около часа ночи батальоны тяжелой поступью двинулись вперед. Впереди шла пехота. За ней на конных носилках везли Карла. Раненая нога была перевязана, здоровая обута в сапог со шпорой. Под правой рукой короля лежала обнаженная сабля. Присутствие Карла было необходимо для армии. Он был — как живой талисман, внушающий шведам уверенность и мужество. «Когда он сидел на коне перед своей армией и обнажал шпагу, было совсем иное выражение лица, чем в обычном его общении, — вспоминал позднее о короле один из ветеранов шведской армии, ротмистр Петер Шенстрем, — это было выражение, обладавшее почти сверхъестественной силой внушать кураж и желание сражаться…»