Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Но, чтобы навязать свою волю, следовало в первую очередь помочь изнемогающей Полтаве. По решению военного совета с 16 июня с правого берега Ворсклы к крепости стали вести новые апроши. План был прост — установить непосредственную связь с гарнизоном, укрепив его свежими силами и снаряжением. Но замысел сорвался. В заболоченной пойме Ворсклы из-за обилия воды копать траншеи оказалось совершенно невозможно. Оставалось одно — форсировать Ворсклу, чтобы уже с левого берега выручать крепость. Нетрудно было догадаться, что означало подобное решение. Левый берег был «шведским», и, значит, отступить, уклониться от боя со шведами было уже невозможно. В «Гистории Свейской войны» эта ситуация изложена следующем образом: «…Инаго способа нет о выручке города, только что перейтить реку к неприятелю и дать главную баталию». Заметим, что «Гистория», написанная по окончании Северной войны, — источник, далеко не во всем точный. Но в данном случае это решение подтверждено документами полтавского периода. 19 июля, когда операция была уже в самом разгаре, Келин получил от Петра долгожданное известие: «…Пойдем со всем войском к Петровскому мосту и тамо, перешед и осмотрясь, пойдем… на неприятеля искать со оным баталии и чтоб пробитца всем войском к городу». Скромная Ворскла, таким образом, превращалась в русский Рубикон.

Переправа у Петровки была поручена генералу К. Э. Ренне. Несмотря навею сложность положения, поспешали, как и прежде, не спеша. На Карла XII надвигалась не просто армия, а то, что историки назвали «укрепленной наступательно-оборонительной позицией» или проще — «наступающей крепостью». Батальоны, едва вступили на другой берег, принялись возводить укрепления. К 18-му числу шведы насчитали уже 17 редутов, вытянувшихся вдоль реки. А к 20 июня вся полевая армия благополучно перебралась на сторону шведов.

Возможно, реакция последних была бы более энергичной, если бы не печальный инцидент с Карлом. В канун своего дня рождения — королю исполнялось 27 лет — Карл отправился к селу Нижние Млины осматривать позиции противника на другом берегу Ворсклы. Увидев всадников, русские кавалеристы открыли огонь. Одна из пуль насмерть сразила спутника короля. Карл, по своему обыкновению, остался невозмутим. Лишь завершив рекогносцировку, он повернул коня. В этот момент его будто бы и настигла пуля. Рана оказалась крайне неудобной: пуля ударила в пятку, прошила ступню до большого пальца. Король не показал вида, что ранен, и продолжил поездку. Когда же сопровождавшие, увидев кровь, попытались вернуться в лагерь, отмахнулся. Лишь при подъезде к главной квартире от боли и кровотечения обессилел и едва не упал с лошади. Его сняли — он потерял сознание.

Так описывают ранение Карла XII, опираясь на источники, шведские историки. В интерпретации отечественных исследователей случившиеся выглядит менее героически. Король был наказан за браваду. Наткнувшись на казацкую партию (в «Журнале» сказано, что партия «стояла неосторожно, и некоторые из оной казаки сидели при огне»), Карл не утерпел, затеял перестрелку и получил в ответ пулю. Здесь весь инцидент получает совсем другую, чем у шведов, окраску: военачальник в канун генерального сражения (точнее — за 11 дней до Полтавы) попусту рискует, выступая в роли заурядного застрельщика, — не это ли верх легкомыслия?

Но несчастье вовсе не кажется случайностью. Карл с самого начала военной карьеры с упорством азартного игрока раз за разом подставлял себя под пули, причем делая это и тогда, когда в этом была острая необходимость, и тогда, когда рисковать не было никакой нужды. Бравада короля не знала пределов: для него каждый мост был Аркольским, даже если он был перекинут через грязный ручей. Апологеты Карла XII пытаются оправдать его безумное поведение безоглядной верой: мол, если Бог с ним — ас кем же ему еще быть? — то с королем ничего не может произойти плохого. И верно, долго не происходило. Только, видно, и на небесах есть кредит везения. К Полтаве Карл исчерпал его. Подставился — и словил пулю тогда, когда его обессиленная армия особенно нуждалась в его отваге и даровании. Удивительно, что сам Карл и после этой раны, едва не стоившей ему сначала жизни, потом ноги, потом разгрома под Полтавой, не сделал для себя никаких выводов. Все осталось по-старому. Он продолжил свою игру в орлянку, пока наконец его не успокоила ударившая в висок пуля под стенами норвежской крепости Фредериксхаль на исходе 1718 года.