Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Как всегда, большую часть трудов взвалил на себя Петр. Царь много ездил, подгонял, проверял, подталкивал, организовывал, давал указания. «Для Бога, извольте иметь прилежание, дабы полки были готовы к весне и могли бы без нужды ходить, куда случай позовет, чтоб лошади, телеги были, удобно и довольно, також и в прочих амунициях», — наставлял он в январе 1707 года Шереметева. Проходит еще несколько недель — и снова письмо о том же: «…Как в офицерах, так и в солдатах в дополонке и всяком учреждении и приготовлении, ради своего недосугу, полагаюсь и спрашивать буду на вас, в чем, для Бога, как возможно труд свой приложите». Вечно спешивший Петр писал не всегда складно, иногда даже темно, но это потому, что ему действительно было «недосугу»: дел море, а помощники не всегда надежны и расторопны. Тот же Шереметев — с ленцой, за ним нужен присмотр и напоминание, что спрос будет строгий, без скидок на старые заслуги — пусть трудится «для Бога» не покладая рук.

Чем ближе нашествие, тем настойчивее повторяется в царских письмах и указах навязчивый лейтмотив о «случае», который непременно скоро «придет». Звучит эта тема в разных вариантах и в разных интонациях — «понеже время нужное настоит», «понеже время сего требует», «в нужный случай готовы были все» и т. д., но, как бы ни была она прописана, чувствуется, что мысль о грядущем решающем столкновении ни на минуту не отпускает царя. Вокруг нее вращаются все думы и поступки Петра. Можно, к примеру, долго рассуждать о «классовой ненависти» царя к казакам Кондратия Булавина, но на деле Петр был больше всего раздражен временем выступления. Приходилось отвлекаться и тратить средства тогда, когда следовало все сосредоточить против шведов. Булавин и булавинцы для Петра не просто «воры». Они еще и «изменники» в том узком смысле, в котором мы ныне употребляем это слово: изменники — значит предатели, пособники врага. И как бы ни пытались позднее советские историки оправдать вспышку казацкой ярости самодержавной политикой на Дону (что верно), в петровской трактовке восстания также была своя доля правды. Выступление не просто ослабляло царя в его схватке с Карлом. На народное возмущение шведы готовы были сделать ставку, будучи не против раскачать и даже опрокинуть лодку московской государственности разжиганием внутренних противоречий.

Колоссальные физические и духовные усилия не проходили бесследно. Образ Медного всадника, невольно переносимый на Петра, превращает его в нашем сознании в этакого несгибаемого богатыря-царя-труженика. Петр и в самом деле такой — Царь. Но ведь царь Петр еще и человек. Можно лишь догадываться о тяжести его душевных терзаний и переносимых физических нагрузках, которые со временем стали давать о себе знать в хворях и болезнях. Царь часто недомогает. В марте 1708 года, воспользовавшись тем, что Карл застрял в Радошковичах, он мчится в Петербург. Для него этот город — отдохновение, воплотившийся «рай-парадиз», источник силы и энергии. Но на этот раз и Петербург не помог. Петра укладывает в постель жестокая лихорадка. «Как говорят, где Бог сделал церковь, тут и дьявол — алтарь», — мрачно шутит царь по поводу того, что его Парадиз утратил свойства целебного душе— и телолечения. Между тем недомогание было серьезным. Лихорадка в те времена — название для многих болезней. Но, кажется, на этот раз можно поставить более точный диагноз недомогания — государя свалило с ног воспаление легких. В том же письме он жаловался на кашель и «грудную болезнь». Лечили царя интенсивно: натирали ртутью, давали горячее питье. Несмотря на то что от лекарств больной обессилел, «как младенец», он готов, «когда необходимая нужда будет», ехать к армии. Поразительно, что, сообщая об этом решении, царь чувствует некую неловкость. Он почти оправдывается перед своими соратниками, причем не столько в том, что некстати заболел, сколько в том, что дал болезни волю овладеть им. В письме Головкину: «Прошу, которые дела возможно без меня делать, чтоб делали; как я был здоров, ничего не пропускал…»; Меншикову: подводы за мной пришли, но «зело прошу о себе… дабы первее не позван был, пока самая совершенная ведомость… о его, неприятельском, походе прямо на войско не будет, дабы мне хотя мало исправиться от болезни». Видно, что царю и неуютно, и обидно, и трудно смириться с мыслью, что в такой важный момент он не при войске. Понимая разумом, что «без здоровья и силы служить невозможно», Петр все же считает свое болезненное бессилие непростительной слабостью. К счастью, в ожидании, пока подсохнут дороги, Карл оставался на месте и не проявлял активности. Петр получил время оправиться, и, оправившись, он с удвоенной энергией стал готовиться к продолжению борьбы.