Юрий Федосеев - Великая Смута

Начался добровольный сбор средств, но полагаться на одни пожертвования было нельзя, и тогда, по настоянию Минина, посадская община приняла указ об обязательном сборе «пятой деньги» — пятой части капитала каждого гражданина. Чуть позже таким же налогом стали облагать монастыри и дворянские поместья.

Но ополчению был нужен воевода, знатный не своим происхождением, а своими подвигами по защите Отечества. Как считали нижегородцы, таким воеводой мог быть только князь Дмитрий Михайлович Пожарский, который зарекомендовал себя не только горячим сторонником Московского централизованного государства, ни разу не поддавшимся соблазну польских, тушинских и прочих сомнительных искателей московского престола, а и самоотверженным воином, не раз проливавшим свою кровь в боях с врагами земли Русской.

Так сложился этот тандем — Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский.

В конце октября избранный воевода прибыл в Нижний Новгород во главе своей дружины и примкнувших к нему смоленских служилых людей, помещенных Трубецким и Заруцким в Суздальской земле после их изгнания из родных мест поляками. Информация о том, что поднялся Нижний Новгород, распространялась быстро. К нему потянулись земские отряды из Арзамаса, Коломны, Рязани. Однако собранных Мининым денег оказалось недостаточно, и тогда нижегородцы стали рассылать по городам грамоты, возвещавшие о начале второго восстания, сборе ополчения и средств на его содержание. Эти грамоты, как отмечают исследователи, были направлены не столько против поляков, Маринкиного сына и Псковского вора, сколько против казачьих бесчинств. Основная мысль грамоты заключалась в следующем: «Надобно нам соединиться и действовать вместе, чтобы не дать казакам сделать ничего дурного».

Всю зиму шло комплектование народной армии. Но не все было так гладко. Амбиции ряда могущественных казанских и нижегородских семейств ослабляли народное движение, так как местные вельможи сочли за бесчестие быть в подчинении у худородного мясника. Препятствия возникли и со стороны подмосковного казачьего стана, в первую очередь атамана Заруцкого, который, присягнув 2 марта 1612 года Псковскому вору Сидорке, направил под Ярославль большой казачий отряд во главе с Просовецким — для того чтобы воспрепятствовать соединению нижегородской рати князя Пожарского с ярославцами и ополчениями поморских городов. Однако посланный из Нижнего передовой отряд опередил казаков, и Ярославль остался за земцами. А следом за авангардом уже двигались основные силы ополчения, числом не менее 20 тысяч. Кроме отрядов из Поволжья и Северной Руси, в ополчении было около 3 тысяч «добрых» казаков и тысяча стрельцов, сибирские татары под командованием царевича Арслана и татарские отряды из Касимова, Романова, Темникова, Кадома, Алатыря и Шацка. По мере их продвижения, с радостью воспринимавшегося местными жителями, ополчение обрастало все новыми и новыми участниками, пополнялась и его казна. Движение народной армии не на шутку испугало и казаков, стоящих станом под Москвой. Трубецкой и Заруцкий прислали Пожарскому грамоту, в которой они винились в том, что присягнули Псковскому вору, раскаивались в этом и уведомляли, что «отстали от него (Сидорки. — Ю.Ф. ) и целовали крест, что вперед им никакого вора не затевать, а быть с нижегородским ополчением в совете и соединении, против врагов стоять и Московское государство очищать».

Но вожди ополчения уже решили для себя: с казаками не соединяться.

Тревожные известия поступали из Костромы. Ее жители доносили Пожарскому, что местный воевода Иван Шереметев «прямит Владиславу и не хочет пускать нижегородское ополчение в город». Пришлось идти всей ратью на Кострому, и когда ополчение вошло в посад, горожане поднялись против своего воеводы и чуть не убили его. Оставив на костромском воеводстве князя Романа Гагарина, Пожарский в первых числах апреля прибыл в Ярославль. Здесь-то он и узнал о трагической гибели патриарха Гермогена (17 февраля), проклявшего перед смертью русских прислужников польского короля и благословившего народное ополчение, идущее на очищение Московского государства. А поход на Москву все откладывался: своих сил было недостаточно, приверженцы Сидорки-Лжедмитрия захватили Углич и Пошехонье, шведы — Тихвин, не внушал доверия и подмосковный казачий стан Трубецкого и Заруцкого. Время решительных действий еще не наступило.

А из Ярославля, ставшего временной столицей Московского царства, по городам Руси пошла новая грамота, где подпись Пожарского стояла лишь на десятом месте, а Минина — на пятнадцатом. Там, конечно же, был призыв к сбору средств и ополчения, осуждение казачьих бесчинств, неприятие польско-литовских порядков, но главное — в грамоте была изложена настоятельная просьба прислать в Ярославль делегатов от всех чинов и сословий, чтобы они, войдя в Совет всей земли Русской, избрали нового государя. Чтобы нейтрализовать шведов и отвратить их от активного вмешательства в московские дела, Пожарский затеял с ними вялотекущие переговоры без каких бы то ни было обязательств со своей стороны. Изменились настроения и в подмосковном казачьем лагере. Памятуя свое обещание «вперед никакого вора не затевать», казачье правительство объявило Сидорку самозванцем. После этого специально посланный отряд захватил его и 1 июня доставил под конвоем в Москву, где очередного Лжедмитрия ждали скорый суд и казнь.