Юрий Федосеев: Великая Смута

Ведущую роль во Временном правительстве играл Прокопий Ляпунов. Во внутренней политике он опирался на дворянство и посадских людей, к казакам же относился как к вынужденным и ненадежным союзникам. С. М. Соловьев говорит, что по отношению к ним он был даже очень жесток, строго наказывал за малейшие проступки, действительные и мнимые, хотя и другие ополченцы страдали от чрезмерной гордости думного дворянина. «Много позора и бесчестия» терпели не только дети боярские, но и именитые бояре, часами ожидавшие аудиенции у деятельного, целеустремленного, но самоуверенного и спесивого временщика. Только себя он считал правым, только его решения должны были неукоснительно выполняться. В такой же безапелляционной манере Ляпунов решал и важнейший вопрос того времени — поиск кандидатуры на московский престол. Не посоветовавшись с ведущими деятелями Земского собора, он направил в Новгород нового воеводу, Василия Бутурлина, и поручил ему вступить в переговоры с Делагарди о подыскании царя из числа шведских принцев. Через короткое время, 23 июня, он же настоял на отправке в Швецию уже официальной делегации, целью которой было заключение военного союза против поляков. Все это вызвало недовольство не только казаков, но и значительной части земских людей, убедившихся на примере событий 1610 года, что от шведов можно получить больше вреда, чем пользы. Политические разногласия и личные амбиции Ляпунова создали ему немало тайных недоброжелателей и откровенных врагов, особенно среди казаков, которые только и ждали благовидного предлога, чтобы расправиться с ним. Со своей стороны и поляки стремились избавиться от такого деятельного и, нужно сказать честно, талантливого предводителя земского ополчения, представлявшего, в отличие от изменчивых казаков, реальную угрозу незадачливым оккупантам, осажденным в Москве. В польском стане изготовили поддельное письмо, якобы написанное лично Ляпуновым и адресованное в русские города. В нем были, в частности, и такие слова: «Где поймают казака — бить и топить, а когда, даст Бог, государство Московское успокоится, то мы весь этот злой народ истребим». С оказией это письмо было передано атаманам донских казаков, которым оно пришлось как раз кстати. Двадцать второго июля они собрали казачий круг, вызвали на него Ляпунова и совершили над ним самосуд. Трубецкой и Заруцкий при этом не присутствовали.

Убийство Ляпунова обострило вражду между земцами и казаками. Не желая подчиняться Трубецкому и Заруцкому, оказавшимся во главе ополчения, городские и дворянские отряды практически всего Поволжья покинули лагерь и отказались платить налоги на содержание армии. Поляки же, воодушевленные разногласиями в русском стане, попытались отвоевать утраченные позиции. Четвертого августа Я. Сапега, прорвав внешнее кольцо русских войск вокруг осажденного польского гарнизона, въехал в Кремль с обозом продовольствия.

Однако этот успех положения не изменил, осада продолжалась в прежнем режиме. Через два месяца к Москве подошел гетман Ходкевич, но его сил было явно недостаточно, чтобы атаковать русских, и он, постояв несколько дней в бездействии, отступил на зимние квартиры в район города Дмитрова.

А что же шведы? Делагарди после поражения при Клушине (24 июня 1610 г.) с небольшим отрядом своих единомышленников направился в сторону финской границы. Тут он принял команду над экспедиционным шведским корпусом, захватил Ладогу и подступил к Кореле (Кексгольму). Но жители и гарнизон города не хотели пускать его в крепость. Они считали, что договор Карла IX и Василия Шуйского о территориальных уступках выполняться не должен по той простой причине, что шведская сторона не то что не выполнила своих обязательств, а своим переходом на сторону поляков совершила предательство. Осада Корелы продолжалась до марта 1611 года, пока от 3-тысячного гарнизона не осталось чуть более ста защитников. Своим мужеством они заслужили почетную сдачу крепости и право уйти на Русь с оружием и под своими знаменами. В это же время Карл IX попытался присоединить к Швеции Северную Карелию, Кольский полуостров и Соловецкие острова, но, встретив отчаянное сопротивление русских, вынужден был отойти, удовлетворившись обычным для того времени грабежом жителей нескольких деревень. Тем не менее, ощущая слабость Москвы, Делагарди после завоевания Корелы повел свою армию на Новгород. Заняв Хутынский монастырь, он направил запрос городским властям: признают ли они союзнический Выборгский договор 1609 года? Ему ответили, что этот вопрос не в их компетенции и что его может решать только будущий царь московский. Вот к этому-то времени и подоспел ляпуновский посол Бутурлин, который завел разговор о военной помощи и возможности избрания на московский престол шведского принца. Шведы, по своему обыкновению, начали торговаться, требуя денег и новых территориальных уступок, на что Бутурлин имел полномочия от Ляпунова, но не имел согласия новгородских властей. Переговоры затянулись. Желая как можно быстрее получить шведскую помощь против поляков, Бутурлин, как говорят шведские источники, даже советовал Делагарди захватить Новгород, что он 8 июля и попытался сделать, но неудачно. Опять же, как и со Смоленском, судьбу города решило предательство. Некий Иван Шваль, взятый шведами в плен, согласился провести их в город. В ночь на 16 июля он незаметно ввел шведов через Чудинцовские ворота. Защитники опомнились только тогда, когда нападавшие уже вовсю действовали на городских стенах и во дворах. Бутурлин, практически не оказывая сопротивления, покинул город, предоставив возможность небольшой группе людей вписать себя в героическую историю России. Это стрелецкий голова Василий Гаютин, дьяк Анфиноген Голенищев, казачий атаман Тимофей Шаров, Василий Орлов, протопоп Аммос да несколько десятков безымянных новгородцев. Архиепископу Исидору и воеводе Одоевскому, вдруг оказавшимся без ратных людей, ничего не оставалось делать, как вступить в переговоры с Делагарди. А у того уже и проект договора готов. Пришлось подписать. По существу, это была капитуляция. Новгород фактически выводился из состава Московского царства, и его покровителем становился шведский король, без ведома которого город отныне не мог заключать международные договоры. Новгородцы соглашались избрать себе в цари одного из шведских принцев, а до его прибытия повиноваться генералу Делагарди. Ему они обязались помогать приводить к присяге шведскому королю жителей ближайших городов, сообщать обо всех ставших известными антишведских злоумышлениях и объявлять без утайки обо всех доходах и текущем состоянии казны. Новгородцам запрещалось самовольно покидать город и вывозить свое имущество. Для себя же шведы предусмотрели право получать награды в виде имений и поместий, а также содержать свою армию за счет местного населения. Как и в случае с поляками, шведская сторона опустила в договоре вопрос об обязательном принятии королевичем православной веры, что делало договор заранее неприемлемым для Московского царства.