Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

Пришлось говорить Овсею, упирая на то, что если бы не спохватился он, Овсей, сразу - выгорела бы вся улица.

Спрошенные Митяем соседи погорельца ответствовали одно и то же: жил де в избе, что ныне сгорела, Тимошка Демьянов сын Анкудинов, приказа Новой Четверти подьячий, с жёнкой своей Наташкой, да с двумя малолетками Ванькой да Глашкой, а отчего изба загорелась того де они, соседи, не ведают.

Объезжий голова соседских мужиков по избам не отпустил. Велел горелые брёвна по одному раскатать, водой пепелище залить и после того всем сказал приходить в Земский приказ к думному дворянину Никите Наумовичу Беглецову. А Овсею наказал быть в том приказе ранее других, ибо с него, Овсея, начнут государевы служилые люди розыск: как на Варварке в ночь с 21 на 22 июня 7151 года учинился пожар и кто в том пожаре виновен.

После этого и Овсей, и Митяй, и мужики разошлись по домам. На душе у всех скребли кошки: черт-те что могут придумать государевы служилые люди. Ладно еще, что не сгорел никто - по бревнышку раскатали избу, сгоревших, слава Богу, не оказалось.

* * *

Думный дворянин Никита Наумович Беглецов проснулся от шума. Шум был невелик: за дверью опочивальни негромко спорили двое. Беглецов сразу же узнал голос одного из спорящих - холопа своего Петрушки, голос второго был также ему знаком, однако вспомнить - кто это - Никита Наумович не смог.

- Спит ещё Никита Наумович, - говорил холоп.

- Нешто я не понимаю, известно: вся Москва ещё спит. Да я потому и приехал, что дело у меня безотложное, скорое дело.

- Погоди немного, он и проснётся.

- Да никак не могу я ждать, пойми, пожалуй, Пётра.

- И ты, пожалуй, пойми - не могу я тебя к Никите Наумовичу допустить.

Беглецов вздохнул, сполз с пуховика, надел на шею четки янтарные литовские, натянул халат бухарский, ватный, кизилбашские туфли юфтяные и вышел из опочивальни.

С Петрушкой спорил Коростин Митяй - объезжий голова с Варварки. Беглецов поджал губы, сморщился недовольно. Митяй, увидев хозяина, шагнул навстречу, забыв поздороваться, проговорил быстро:

- Беда, Никита Наумович. На Варварке изба сгорела. Новой Четверти подьячего Анкудинова Тимофея Демьянова.

- Одна изба? - быстро спросил Беглецов, ещё не понимая, что заставило Коростина заявиться к нему домой чуть ли не среди ночи.

- Изба-то одна, да хозяин-то её не простой человек. Я и подумал - не грех бы мне тебя, Никита Наумович, упредить.

- А я чаю уже не улица ли сгорела?

- Слава Богу, одна изба и люди все живы, Никита Наумович. Я на пожар поспел, пепелище велел водой залить, оглядел все со тщанием - никто не погиб, и соседние домы все целы. И послухам велел быть в Приказе с утра вдруг занадобятся.

- Ладно, Митяй, ступай. Будешь надобен - пошлю за тобой. Да узнай про то, где теперь Анкудинов Тимофей и, узнав, о пожаре его расспроси.

Досыпать Беглецов не стал. Постоял у окна, подумал, сказал про себя: "Ай да Митяй, умная голова, спасибо, что упредил". И возвратившись в спальню, стал быстро одеваться - сердцем чуял - надо было не мешкая известить о случившемся начальника Земского приказа, думного же дворянина Наумова Василия Петровича.

* * *

Василий Петрович Наумов сидел в Земском девятый год. Из них семь лет вместе с Никитой Беглецовым. Служба в Земском приказе была не в пример другим службам тягостнее и беспокойнее. Ведал сей приказ всей Москвой и чтобы где в столице ни случилось - татъба ли, разбой ли, пожар ли, или иное какое лихо - за все про все перед боярами и государем был в ответе Земский приказ. Кроме того, с московских тяглых людишек должны были государевы служилые люди исправно взимать налоги и по всем тяжбам вершить справедливый суд, а буде надо - и расправу.

Однако бог лес не уравнял, а паче того - человеков. И потому каждое дело надо было вершить с умом и с оглядкой. Мешкать было нельзя, а уж спешить - тем более. Паче же всего следовало оберегаться поступков и решений, кои по судейскому недомыслию могли задеть людей сильных и родовитых. И потому редко когда государевы думные дворяне или дьяки какое-либо дело решали враз и единолично - мужики и посадские худые людишки в сей счет не шли - их делишки решал любой подьячий, и долго не волокитил.

В то утро, 22 июня 1643 года от Рождества Христова, Василий Петрович стоял в моленной, поверяя себя Господу. Тихо и благолепно было на душе у Василия Петровича, когда вышел он из моленной в горницу и увидел сидящего у окна Никиту Наумовича.

"Да, в Земском служить - не в Панихидном", - подумал Василий Петрович, сразу же догадавшись, что какие-то неприятные дела привели в неурочный час его помощника.