Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Непосредственными командирами карфагенских наемников были их военные вожди из числа единоплеменников (ἡγεμόνες), которые оставались на своих постах также и в период восстания. Однако ни Матос, ни тем более Спендий, возглавлявшие борьбу с Карфагеном в Ливийскую войну, не были из числа таких командиров и обязаны были выдвижением на высшие командные посты своей революционной активности и личному влиянию на массы повстанцев.

Филин обвиняет в недальновидности карфагенское правительство, т.е. антибаркидскую партию, усилившуюся [214] в результате неудачного хода I Пунической войны и передавшую власть над ливийцами в руки Ганнона, прозванного Великим и прославившегося своим жестоким отношением к местному населению, в особенности во время взыскания повышенных военных сборов [12]. Вторую большую ошибку карфагенского правительства Филин усматривает в том, что готовые к возмущению наемники были собраны все в одном городе — в Сикке–римской (Sicca Vereria), значительном пункте на дороге Карфаген — Цирта (современный Эль Кеф). Они были переброшены туда из Карфагена вместе со своими пожитками и семьями ввиду того, что в столице причиняли жителям значительные неудобства и беспокойства. Филин указывает на то, что если бы наемники были рассредоточены, а их семьи и имущество оставались бы в качестве своего рода залога в Карфагене, дело вряд ли дошло бы до открытого возмущения [13]. Предоставленные же самим себе, наемники предавались разгулу и грабежам, непомерно росли будто бы и те требования, которые они склонны были предъявлять карфагенскому правительству: речь шла, помимо жалованья, также об оплате продовольствия и павших лошадей.

Еще одну ошибку карфагенского правительства Филин видит в том, что явившийся к наемникам Ганнон пытался, ссылаясь на послевоенные затруднения, уговорить их отказаться от некоторой доли причитавшегося им и обещанного к уплате Гамилькаром жалования [14], чем и вызвано было их первое открытое выступление. Наемников, в значительной части состоявших из ливийцев, поддержало тотчас же местное население, а также ливифиникийцы (Λιβυφοίνικες), т.е. жители союзных карфагенянам финикийских городов, расположенных на ливийском побережье. Мы уже упоминали о том, что, по свидетельству Филина, сельское население Ливии во время I Пунической войны обязано было отдавать половину своего дохода, с городов же налогу взимались в двойном против обычного размере [15]. При этом подать взималась настолько жестокими средствами, что ливийцы, по словам Филина, не нуждались в подстрекательстве к возмущению — они ждали [215] лишь вести о его начале [16]. Возмутителями наемников и соединившегося с ними ливийского населения были люди, о гражданских качествах которых и о их политической роли повествование Полибия позволяет лишь догадываться. Возможно, впрочем, что и в рассказе Филина не содержалось ничего примечательного в отношении их личностей.

Мы знаем уже, однако, что два наиболее выдающихся из них — ливиец Матос и кампанец Спендий (Спондий у Диодора [17]), не принадлежали к числу военных предводителей во время I Пунической войны, каковым был, несомненно, вождь галлов Автарит [18], в результате своей долголетней военной службы, говоривший по–финикийски. Спендий, приобретший большое влияние на разноплеменных наемников, был беглым римским рабом [19]. Угроза смертной казни в случае возвращения его в руки своего господина заставляла его быть особенно непримиримым и побуждала агитировать за крайние действия. Филин упоминает о его атлетическом телосложении и выдающейся боевой храбрости [20]. Все это, несомненно, должно было импонировать повстанцам и содействовать популярности Спендия в качестве революционного вождя. В том, что он мог быть носителем и пропагандистом определенной революционной идеологии, убеждает наличие доступных изучению идеологических форм движения кампанских мамертинцев в Мессане и кампанского гарнизона в Регии в эпоху войны Рима с Пирром, которые, как показано будет ниже, связывались с популярными в древности утопическими идеями «золотого века». Это тем более вероятно, что Спендий был, должно быть, далеко не единственным кампанцем среди повстанцев, равно как он был и не единственным лицом рабского происхождения в их составе. И тех и других следует подозревать в числе упомянутых Филином миксэллинов, т.е. огреченных в культурном отношении сицилийцев и италийцев, чаще всего, очевидно, самнито–луканского (сабелльского) происхождения, которых он характеризует по большей части как перебежчиков и беглых рабов [21]. [216]