Лев Лопуховский - Июнь. 1941. Запрограммированное поражение.

Фраза, приведенная в директиве: «Одновременно войскам ‹…› округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников», по нашему мнению, лишь подчеркивала, что командующим (командирам) и войскам надо быть в максимальной готовности (с указанными ограничениями) ВСТРЕТИТЬ возможный внезапный удар врага — и не более того. В ней не говорилось о полной боевой готовности, как вполне определенной степени готовности войск. Не исключено, что слово «полной» вписал Сталин, так как Жуков везде говорил о приведении частей только в «боевую готовность».

Это просматривается и из содержания последующих пунктов. Приказано в течение ночи на 22.6.41 г. лишь скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе [159] Пожалуй, единственное упоминание о полной боевой готовности в планах прикрытия при вводе их в действие относится к укрепленным районам: «‹…› 7) Все боевые сооружения переднего края УРа должны быть заняты полным составом гарнизонов и обеспечены пушками и пулеметами. Занятие и приведение сооружений, расположенных на переднем крае, в полную боевую готовность должно быть закончено не позднее, чем через 2–3 часа после объявления тревоги, а для частей УРа через 45 минут» [873]… . И далее: «‹…› все части привести в боевую готовность». Но соединениям армий прикрытия выход в назначенные районы прикрытия не разрешен, так как в директиве особо было подчеркнуто, что «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Войска держать рассредоточенно и замаскированно» . Легче всего было рассредоточить и замаскировать части, находившиеся в лагерях и на полигонах. Но там они имели, как правило, ограниченное количество боеприпасов, достаточное лишь для выполнения учебных задач. Остальное боевое имущество, в том числе и имущество «НЗ», находилось в пунктах постоянной дислокации. Командующим армиями не позавидуешь: им пришлось разгадывать этот ребус — как подготовить войска к отражению внезапного нападения врага и при этом не спровоцировать немцев. В штабы округов и в Москву пошел вал недоуменных запросов.

Если согласиться с тем, что упомянутая выше директива была утверждена и подписана на совещании у Сталина, закончившемся в 22.20, то не ясно, чем же была вызвана двухчасовая задержка с ее передачей? Все ли было сделано, чтобы предупреждение о возможности внезапного нападения немцев как можно скорее было доведено до войск? Из рассказа Жукова это понять невозможно: он уклонился от указания времени — «вечером» и ничего конкретного… Жуков лишь заметил: «Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы увидим дальше». О том, что получилось, мы кратко рассказали в начале книги. Объяснить задержку несогласованной работой отделов Генштаба вряд ли уместно: там все было готово к получению текста директивы, ее шифровке и передаче в войска. Фраза Жукова — прямой намек на Сталина, на его упрямство. Не зря «рецензенты» из ГлавПУРа настояли на исключении этой фразы из первого издания мемуаров [160] Эту фразу восстановили через 30 с лишним лет после выхода в свет первого издания. .

На задержку с передачей директивы № 1 обратили внимание многие историки. Начни передачу даже такой противоречивой директивы на пару часов раньше, ее успели бы довести до каждого соединения. Это позволило бы войскам приграничных округов более организованно и с меньшими потерями встретить нападение. Ведь массовый вывод из строя проводных линий связи начался примерно за два часа до немецкого вторжения — в 2.00 22 июня. В войска директива поступила только к рассвету. Штаб ЗапОВО получил ее в 01.45 и продублировал в армии в 02.45 22 июня. Но проводная связь была уже выведена из строя, и штаб 4-й армии, например, получил ее в 03.30, штаб 10-й — только в 16.20. А штаб 3-й армии вообще не смог ознакомиться с содержанием директивы, так как связь с ним так и не была восстановлена. И большая часть соединений в приграничной зоне так и не успели получить предупреждение о возможном нападении немцев, не говоря уже о выполнении предписанных мероприятий.

Некоторые исследователи высказали предположение, что Сталин мог распорядиться отложить передачу уже подписанной директивы до особого указания. Дело в том, что как раз в то время он ждал сообщение из Берлина от советского посла Деканозова, которому было поручено лично выяснить создавшуюся обстановку у Риббентропа. Существовала вероятность того, что текст директивы придется еще раз изменить в зависимости от ожидавшейся информации из Берлина. Лишь получив известие о том, что Риббентроп явно избегает встречи с нашим послом, Сталин сопоставил это с уклончивой позицией германского посла Шуленбурга во время встречи с Молотовым и с другими известными ему фактами и распорядился отправить директиву в войска. Но это предположение противоречит вышеприведенному утверждению авторитетного источника, что решение по докладу военных так и не было принято. Кроме того, оно не объясняет некоторые неувязки и нестыковки в мемуарах маршала.