Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Будем пить чай... А пока я... - Ей хотелось занять не только каждую минуту - каждую секунду, и она направилась к пианино. - Немножко разомну пальцы...

Но прежде чем сесть на круглый стул, она сходила в свою комнату, валенки заменила мягкими туфлями, поверх белых, все еще довольно пышных волос надела ажурную черную наколку, точно собиралась играть не для себя одной. Провела рукой по крышке и бережливо откинула ее. Не доставая нот с этажерки, села, сосредоточенная, прямая, пошевелила в воздухе тонкими, по-старчески сухими пальцами, на секунду вскинула на потолок полуприкрытые ресницами глаза и, стремительно качнувшись вперед, коснулась клавишей. Не спеша, размеренно и задумчиво. И звуки "Лунной сонаты" как бы раздвинули стены комнаты, поплыли одинокие облака по густо-синему ночному небу, и лунный луч то скользил по озерной глади, то, затухая, пробегал по листве прибрежного леска, то снова вырывался на простор.

Вдруг Марии Александровне показалось, что она здесь не одна, что кто-то слушает ее игру и вот-вот, не сдержавшись, кашлянет, и она сбилась с ритма, голова вздрогнула больше обычного. Мария Александровна начала с первого аккорда. Пальцы взлетали, легко и уверенно падали на клавиши. Голова уже не вздрагивала, а плавно покачивалась в такт музыке.

Когда последний аккорд медленно угас, как лунный луч под набежавшей тучкой, Мария Александровна замерла с приподнятой головой.

И тут тихо звякнул деликатный колокольчик, слоено опасался встревожить хозяйку.

Еще и еще раз. Так же тихо и осторожно.

- Сию минуту, - отозвалась Мария Александровна и, накинув пуховый платок на плечи, пошла открывать дверь.

3

- О-о, гостьи ко мне! Долгожданные! - Мария Александровна распахнула дверь. - Входите, дорогие мои! Входите.

Расцеловалась сначала с Елизаветой Васильевной, потом - с Наденькой.

- Вы так налегке?! А где же ваши вещи?

- На вокзале оставили, - ответила Крупская-старшая. - Мы ведь только на часок.

- Ну-у, что вы? Столько лет не виделись и... Я думала, поживете, отдохнете...

- Полицией отдых не предусмотрен, - улыбнулась Надя, сбрасывая шубку. - У нас и билеты до Питера. Хотя мне туда тоже нельзя носа показывать. Да вот маме надо помочь устроиться с квартирой.

- Такая жалость... - вздохнула Мария Александровна. - Но ничего, видно, не поделаешь... - На тревожные взгляды ответила: - Одна я... В ночь на первое марта опять вломились... И увели... в Таганку.

- Да когда же это кончится?! - Елизавета Васильевна, успев раздеться, потрясла дрожащими руками. - На весь бы мир крикнуть: "Люди добрые, скажите - когда?"

- Скоро, мама.

- Э-э, который раз уже слышу.

- Теперь - скоро. Может, через год или два...

- У нас недавно студенты подымались, - сказала Мария Александровна. По Тверскому бульвару да по Никольской ходили с песнями! Больше тысячи человек!

- А потом их - в Бутырки?

- Да, не миновала участь... Но, Елизавета Васильевна, голубушка, всех не пересажают. Стены тюрем не выдержат. Рухнут, как Бастилия.

- В это и я давно верю. Но скорее бы. Чтобы сердце не разрывалось за них. - Елизавета Васильевна кивнула на дочь. - Хоть бы Наденьке удалось выскользнуть за границу.

- Наша Аня успела... А то пришлось бы мне носить по три узелка...

Спохватившись, Мария Александровна подала гостьям чистое полотенце:

- Мойте руки и проходите к столу. У меня как раз самовар вскипел.

- Я принесу его...

- Не беспокойся, Наденька. Я еще сама управляюсь... А вот на стол накрыть помоги. Хлеб нарежь. Там целая булка. Никак не могу привыкнуть к мысли, что я - одна: покупаю как на большую семью.

Разливая чай, Мария Александровна расспрашивала о весточках от Володи: часто ли он писал в Уфу, не жаловался ли на здоровье, сохранились ли его письма?

Надя покрутила головой:

- Приходилось сжигать... Могли ведь с обыском к нам... Рискованно.

- А у меня рука не поднимается уничтожать. Люблю перечитывать.

- Откуда он писал? Где сейчас?

- Сначала присылал из Парижа, и мы ему туда отвечали. Потом - из Праги. Тебе тоже оттуда?

Надя кивнула в ответ и тихо проронила:

- Но что-то замолчал. Может, опять переехал?

- Там он. Правда, уезжал ненадолго, но опять вернулся. Ты не волнуйся. Мне он писал и о пражском катке, и о том, что в Праге "особенно бросается в глаза ее "славянский" характер", и что там многие фамилии оканчиваются на "чек". Да он и сам живет под фамилией Модрачека.

- Это я знаю.

- Господи, даже за границей и то не дают покоя! - покачала головой Елизавета Васильевна. - От родного имени вынуждают отказываться!