Афанасий Коптелов - Точка опоры

Горький резко повернулся и, прикрывая воротником щеку, пошел назад к дому, шагал широко, сердито отдуваясь в пушистые усы.

Окно в его комнате по-прежнему светится тускло, - Катя не добавила фитиля в горелке. Спит спокойно. Никто ему не помешает дописать письмо. Злость в сердце не только не улеглась - закипела с новой силой.

Скинул пальто, отряхнул снег с шапки и, ступая на носки, прошел к столу; опустил ноги на белую медвежью шкуру, прибавил огня в лампе, подергал себя за мокрые усы, подул на пальцы и взялся за перо:

"Настроение у меня - как у злого пса, избитого, посаженного на цепь. Если Вас, сударь, интересуют не одни Ассаргадоновы надписи да Клеопатры и прочие старые вещи, если Вы любите человека - Вы меня, надо думать, поймете".

Покашляв в широкую ладонь, продолжал:

"Я, видите ли, чувствую, что отдавать студентов в солдаты - мерзость, наглое преступление против свободы личности, идиотская мера обожравшихся властью прохвостов. У меня кипит сердце, и я бы был рад плюнуть им в нахальные рожи человеконенавистников... Это возмутительно и противно до невыразимой злобы на все - на "цветы" "Скорпионов" и даже на Бунина, которого люблю, но не понимаю - как талант свой, красивый, как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо?"

Запечатав в конверт, быстро разделся, дунул в лампу, отчего на минуту резко запахло гарью, и в темноте лег в постель.

Но заснуть не мог.

Скорей бы в Москву... Да застать бы дома Человечинку... И, может быть, вместе в Петербург... У них же, слышно, будут гастроли там...

Перед отъездом жена, чего доброго, опять начнет свое. "Зря ты, Алеша, отдалился от "Русского богатства", от Михайловского. Они к тебе все так хорошо относятся..." Прошлый раз грубовато перебил ее: "Не надо, Катя, об этом". Она, однако, продолжала:

- Даже в юбилейный сборник отказался написать о Николае Константиновиче. Они обиделись.

- Я не мог кривить душой... Говоришь, хорошо относятся "богатеи". А сколько они шишек мне наставили. И на лоб, и на затылок. Даже не изволили дождаться конца новой повести*, принялись дудеть в народническую дуду: "затронутый марксизмом", "сбитый с толку", "трудно разобраться в его "философии". В кавычках, конечно. А я в их разборе не нуждаюсь. И своей философии не выдумывал. Мне советуют...

_______________

* "Трое".

- Твои-то новые советчики, Алеша, и сбивают тебя с толку.

- Не повторяй, Катя, неправды. Я теперь знаю, куда надобно идти, куда поворачивать.

- Ты не будешь оспаривать - в "Русском богатстве" все лучшие писатели Руси.

- Святой Руси! И ни одного украинца, татарина, киргиза...

- У киргизов нет литературы.

- Есть фольклор. Эпос. Говорят, богатый. И настоящее богатство, Катя, общероссийское, общепролетарское. Так-то вот.

"Русские богатеи" нашли сторонницу! А ему, мастеровому, душно в их хоромах...

Протянул руку за папиросами и спичками, лежавшими на стуле. Закурил.

А ветер все кидал и кидал на оконное стекло снежную крупу.

2

Мария Федоровна укладывала чемоданы, - Художественный театр отправлялся на первые гастроли в Петербург. И все актеры волновались. Как отнесутся высшие чиновничьи круги и что скажут театральные снобы - дело десятое: не для них они создали театр - для народа. Потому и добавили к названию - Общедоступный. А как примут их зрители на невских берегах? Что напишет либеральная пресса? И Мария Федоровна волновалась не меньше других: не забыть бы что-нибудь необходимое.

Волновало и то, что она надолго покинет дом. Дети остаются без материнского присмотра. Хотя и не маленькие уже. Юре - двенадцать, Кате седьмой годок. А все же тревожно за них. К счастью, сегодня приехала сестра, обещала писать каждый день; ненароком добавила горчинки: "Отец-то, как бы там ни было, в доме". Отец!.. К сожалению, отец... Лучше бы сестра не напоминала о нем... Воспоминания о былом, если их не отогнать вовремя, обожгут сердце, как крапива руки...

...Машенька Юрковская, старшая дочь актрисы Александринки и главного режиссера того же театра, с детских лет мечтала о сцене. Едва дождавшись окончания гимназии, поступила в драматическую школу. Была согрета светом рампы Казанского театра и обласкана вниманием зрителей. Но на двадцатом году жизни, к несчастью, выпорхнула замуж за бородатого чиновника, который через два года уже "разменял" пятый десяток. Они уехали в очаровательный Тифлис. Но, кроме города, южного солнца да гор, теперь и вспомнить нечего. Единственным утешением было увлечение мужа тем же театром: иногда они оба выступали на любительской сцене. Только иногда. А ей хотелось каждый день дышать воздухом театра, жить его волнениями, мечтами о все новых и новых ролях. Там их зрители знали под фамилией Андреевых. Теперь она, слава богу, одна Андреева. В Москве ей многие завидуют. К ее горести, завидуют не столько актрисе, сколько жене тайного советника. Как же - генеральша! Вхожа во дворец генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича! Сама великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра царицы, пишет ее портрет. Тоже нашлась художница! Но ведь не откажешься позировать. И для дела полезно - никто не подозревает в "неблагонадежности".