Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)

Епископ ушел опять в Духовный приказ плавной, твердой походкой уверенного в своей необыкновенной силе мудролюбца, походкой епископа, перед которым трепещут военные и гражданские власти.

При свиданиях с Елизаветой всегда говорил он один; казалось, он забывал даже о ней и начинал думать о чем-то другом, говорил много непонятного для нее. Часто обращался даже не к ней, а к окну, как будто его там слушает много народа.

- Я люблю быть с народом, - заявил он Елизавете. - На днях поеду в Пафнутьево, Балахонского уезда, учинить споры на большом всенародном собрании с керженскими мудрецами.

Он часто поминал о керженских расколоучителях. Задорили, горячили сердце его двести сорок вопросов, которые привез в Кремль диакон Александр. Каждый день епископ просиживал целыми часами, исписывая склею зелеными чернилами. А когда писал, смеялся, вскакивал, пил красное вино из ковша и говорил Елизавете:

- Большого ума человек их составил, талант!

А потом заявил ей:

- Отца твоего я всенародно прощу, устроив подобающую церемонию, и отдам ему две лавки монастырские, да за бороду оклад сложу, ибо торговлей он промышляет знатно и полезен государству капиталами... Государь Петр Алексеевич покровительствует купцам. Заговор убийства на мою персону я предам забвению. Не велик я человек во вселенной. За веру заступничество нельзя приравнять воровству.

Елизавете стало радостно, когда она услыхала, что отца хотят освободить. Она раньше не думала, что будет жалеть отца. У нее даже мелькали преступные мысли по ночам, - ведь он и мать замучил, не только ее. А теперь жалко отца, хотя и тиран был и мешал ей добиваться своего счастья, а жалко.

За дверью кто-то кашлянул. Елизавета подошла к двери, отворила и увидела нарядно одетую Степаниду, прачку Духовного приказа, с которой дружила.

Степанида быстро вошла в комнату и смело опустилась в питиримовское кресло, красивая, румяная.

- Ты зачем пришла?

- На тебя полюбоваться, - весело ответила Степанида. - Соскучилась.

- Чего ради?

- Ну-ка, какая ты теперь стала? Покажись. - И, оглядев ее с головы до ног, воскликнула: - Матушки вы мои, настоящая княжна!

Елизавета покраснела.

- Ишь, как тебя любит епископ, - продолжала Степанида рассматривать наряд Елизаветы. - Гляди-ка!

- Ну что ты! Не надо. Сглазишь.

- Не затем пришла... Я тебе добра желаю. - И после некоторого раздумья спросила: - Ну а как же с Софроном?

Елизавета отвернулась, отошла к окну.

- Молюсь я о нем, - голосом, в котором звучало смирение и грусть, ответила она.

- А если его освободят... пойдешь ли ты к нему?

Елизавета медлила.

- Ну чего же молчишь? Хочешь ли ты быть его женой?

- Нет.

Степанида тихо рассмеялась, встала и пытливо посмотрела в глаза подруги.

- Разлюбила?

- Нет, - не задумываясь, ответила Елизавета. - Но, сама посуди, может ли Софрон быть мужем, когда его епископ во всякое время кует в кандалы? Сильнее епископа нет людей в нашем крае. Сам царь слушает его. Счастье не в темницах, счастье в дворцах, в хоромах вельмож. В цепях, в гонениях высыхают и слезы. Да и сам он не захочет меня.

Степанида, весело рассмеявшись, бросилась к Елизавете и крепко ее обняла:

- Молодец... И я такая же. Нищих и убогих я очень-очень жалею, а не могу их любить... Однако епископ не надежа. Он - чернец, монах... Он более раб, чем мы все... То, что нам дозволено, ему не полагается...

Елизавета задумалась. Глаза ее стали печальными.

- Сердце не разбирает чинов.

- Но жизнь твоя с епископом недолговечна. Он - огонь. И ты сгоришь. Сожжет он немало таких, как ты, и после тебя...

- После меня его не будет...

Лицо Елизаветы побледнело, глаза ее стали черными. Она крепко сжала руку Степаниды.

- Я знаю, что скоро умру. Каждая девушка на посаде, которая любит, проклята даже самою церковью и законами осуждена. Она должна быть рабою, а я не хочу... Я отца не пожалела, не пожалею и епископа... Степанида, ты моя подруга, ты знаешь мою жизнь, мы вместе с тобою горевали когда-то. Не говори никому обо мне. Разговоры наши держи в тайне. Я не боюсь епископа, как не боюсь и смерти. Я привыкла думать о ней... Отцовская кабала постоянно толкала меня в петлю. Если бы не Питирим, я убила бы отца и сама...

Степанида испуганно освободила свою руку из руки Елизаветы. Ее трясла лихорадка. Ей стало страшно.

- Что ты! Бог с тобой! Надо жить! Умирать боюсь, - лепетала Степанида. - Я люблю жить и не отказываюсь грешить.

- У нас нет жизни. Жизнь у них... Ну иди, а то кто-нибудь подслушает...