Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Лев Толстой в одном из предисловий к "Войне и миру" дал прекрасное и, между прочим, далеко не сразу им найденное - объяснение тому факту, что главные герои его эпопеи - князья и графы: "..Я буду писать историю людей, более свободных, чем государственные люди, историю людей, живших в самых выгодных условиях жизни"... (Далее следуют глубокие слова, хотя Толстой и зачеркнул их: "для борьбы и выбора между добром и злом, людей, изведавших все стороны человеческих мыслей, чувств и желаний... могших выбирать между рабством и свободой, между образованием и невежеством, между славой и неизвестностью, между властью и ничтожеством, между любовью и ненавистью") "людей, свободных от боязни, бедности, от предрассудков, невежества, независимых и имевших право считать себя равными всякому".

Именно такие люди сыграли основополагающую роль в декабристском движении, и Толстой прямо показывает это в эпилоге "Войны и мира", изображая взаимоотношения проникшегося декабристскими настроениями графа Пьера Безухова с "князем Федором" (возможно, имеется в виду Шаховской) и "князем Сергием" (Трубецким?).

Любомудры целиком вышли уже из другого круга - прежде всего из "среднего дворянства", о котором шла речь выше. Правда, среди них оказался один князь - Владимир Одоевский, но его мать - и это очень характерно- была крепостной крестьянкой. Выдающуюся роль играл в движении любомудров (он даже входил в пятерку руководителей) Николай Рожалин - безродный сын служащего Мариинской больницы для бедных (той самой, где в 1821 году у лекаря М.А.Достоевского появился на свет сын Федор). О Погодине, родившемся крепостным, говорилось. Из купеческого рода происходит принадлежавший к кругу любомудров Иван Мальцов.

Далее, любомудров решительно отличали от предшествующего поколения сами избираемые ими жизненные дороги. Если подавляющее большинство декабристов - в том числе даже тех, которые начинали свой путь после Отечественной войны, во второй половине 1810-х - начале 1820-х годов - было военными, офицерами, то почти все любомудры оказались на своего рода пересечении ученой и дипломатической деятельности. Каждый второй из тех юношей-любомудров, чьи имена были перечислены выше, после завершения образования поступил на службу в московский архив Коллегии иностранных дел: Веневитинов, братья Киреевские, Кошелев, Мальцов, Мельгунов, Титов, Шевырев, Соболевский, давший своим собратьям прозвище "архивные юноши", которое отозвалось в "Евгении Онегине":

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят...

Правда, двое из любомудров, Хомяков и Путята, были офицерами, но довольно скоро вышли в отставку. Максимович и Погодин стали профессорами университета, а несколько позднее к ним присоединился Шевырев. Любомудры Кошелев, Андрей Муравьев, Иван Мальцов, Титов, как и Тютчев, побывали на непосредственно дипломатической службе (Мальцов, между прочим, служил первым секретарем русского посольства в Персии, возглавлявшегося Грибоедовым, и был единственным, кто уцелел в тегеранской трагедии 1829 года).

Изменились не только занятия; в новом поколении резкие изменения претерпел самый стиль поведения. Об этом выразительно рассказал в своих воспоминаниях племянник ближайшего друга Пушкина, Антона Дельвига. Он поведал о том, как в 1830 году "вздумалось Пушкину, Дельвигу, Яковлеву (еще один из лицеистов. - В.К. ) и нескольким другим их сверстникам по летам показать младшему поколению, то есть мне, семнадцатилетнему, и брату моему Александру, двадцатилетнему, как они вели себя в наши годы и до какой степени молодость сделалась вялою относительно прежней", - то есть молодости декабристского поколения.

"Мы все зашли в трактир на Крестовском острове... На террасе трактира сидел какой-то господин... Вдруг Дельвигу вздумалось, что это сидит шпион и что его надо прогнать. Когда на это требование не поддались ни брат, ни я, Дельвиг сам пошел заглядывать на тихо сидевшего господина то с правой, то с левой стороны... Брат и я всячески упрашивали Дельвига перестать этот маневр... Но наши благоразумные уговоры ни к чему не привели... Дельвиг довел сидевшего на террасе господина своим приставаньем до того, что последний ушел... Пушкин и Дельвиг нам рассказывали о прогулках, которые они по выпуске из Лицея совершали по петербургским улицам, и об их разных при этом проказах и глумились над нами, юношами, не только ни к кому не придирающимися, но даже останавливающими других, которые десятью и более годами нас старее... Захотелось им встряхнуться старинкою и показать ее нам, молодому поколению, как бы в укор нашему более серьезному и обдуманному поведению. Я упомянул об этой прогулке собственно для того, чтобы дать понятие о перемене, обнаружившейся в молодых людях в истекшие десять лет".