Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Но вернемся к вопросу об отношениях Тютчева с властью. 21 мая 1855 года, через три с лишним месяца после вступления Александра II на престол, поэт писал Эрнестине Федоровне: "Меня потребовали завтра в час дня для принесения пресловутой присяги, которую я все откладывал до сих пор под разными предлогами. Ах, я готов приносить им всевозможные присяги, но если бы я мог одолжить им немного ума, это было бы гораздо для них полезнее..." В сентябре того же года поэт сказал в письме к Погодину, что "правительственная Россия" - "уже не орган, а просто нарост...".

Поэт, конечно, не мог не одобрять осуществленную при Александре II отмену крепостного права, но он ни в коей мере не идеализировал новое положение вещей. 28 сентября 1857 года, сразу же после принятия решения о предстоящей реформе, он писал о русском самодержавии, что "эта власть не признает и не допускает иного права, кроме своего, что это право... исходит... от материальной силы самой власти и что эта сила узаконена в ее глазах уверенностью в превосходстве своей весьма спорной просвещенности".

Власть, продолжал Тютчев, действует на основе "мнимого права, которое по большей части есть не что иное, как скрытый произвол". Поэтому, заключал поэт, "истинное значение задуманной реформы сведется к тому, что произвол, в действительности более деспотический, ибо он будет облечен во внешние формы законности, заменит собою произвол отвратительный, конечно, но гораздо более простодушный и, в конце концов, быть может, менее растлевающий...".

Убеждение, что русское самодержавие исходит из одной голой "материальной силы", Тютчев сохранит до конца жизни. 20 октября 1871 года он писал Ивану Аксакову: "Поверьте мне, самое даже благоприятное движение... в пользу России, но вытекающее из духовных начал, им крайне ненавистно. Дух какой бы то ни было, злой или добрый, но дух, вот их действительный противник". В том же письме он говорит о "политическом, народном, общечеловеческом" абсурде "этой полнейшей, глупейшей бессознательности, этого совершенного непонимания собственного, да и всякого принципа".

Вместе с тем Тютчев был предельно близок к этой "бездуховной" власти. В связи с этим следует повторить то, о чем уже говорилось. Будучи весь захвачен внешнеполитическими проблемами, поэт не мог не основываться на наличной форме власти, на том, что есть в данный момент в России, ибо внешняя политика немыслима вне официального бытия государства. В его время эта власть держалась достаточно прочно. Однако еще в 1858 году, вскоре после того, как Некрасов опубликовал свою известную поэму "Тишина", Тютчев писал Эрнестине Федоровне (5 июня):

"Тишина, господствующая в стране, ничуть меня не успокаивает... она основана на очевидном недоразумении, на безграничном доверии народа к власти, на его вере в ее к нему доброжелательность и благонамеренность. Когда же приходится видеть то, что делается или, вернее, не делается здесь, - всю эту слабость и непоследовательность, эту вопиющую недостаточность мер ввиду абсолютно реальных затруднений, - невозможно... не поддаться самым серьезным опасениям".

Тем более сильно и остро тревожила Тютчева несостоятельность власти в сфере внешней политики. Еще 21 апреля 1859 года он писал Горчакову, писал, по сути дела, с неслыханной дерзостью: "Сам Государь по вопросам политики не менее вас нуждается в более твердой точке опоры, в национальном сознании, в достаточно просвещенном национальном мнении..."

В то же время Тютчев ясно понимал - соответствующие его слова приводились, - что всякое подлинно духовное движение "крайне ненавистно" власти, ибо сама она лишена собственно духовного содержания, опирается на одну "материальную" силу.

Поэт совершенно недвусмысленно сказал (в письме к Аксакову от 15 июля 1872 года), что существующая в России власть может удержаться лишь при условии, если она "все более и более проникнется национальным духом", а "вне энергического и сознательного национального духа русское самодержавие - бессмыслица".

Он, в частности, был вполне убежден, что эта "бездуховная" власть беспомощна в борьбе против революционного духа. В 1871 году Тютчев, всегда стремившийся понять любое значительное явление политической жизни родины, присутствовал на всех заседаниях суда над группой заговорщика Нечаева. 17 июля он писал Анне: "Что может противопоставить этим заблуждающимся, но пылким убеждениям власть, лишенная всякого убеждения?", и вспоминал в этой связи гамлетовское: "Вот в чем вопрос"...