Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

По ней, по ней, судьбы не одолевшей,

Но и себя не давшей победить...

Это, разумеется, вовсе не значит, что стихотворение "Два голоса" перечеркнуло, отменило раннее - "Счастлив, кто посетил сей мир..."; в конце концов можно бы утверждать, что есть два Тютчева. (Второй начался в стихах 1849 года "Итак, опять увиделся я с вами...", где поэт не столько отверг Овстуг, сколько простился с "великим праздником молодости чудной...".) И оба Тютчева по-своему прекрасны. Первый из них - поэт цветущей молодости, которая чувствует себя призванной на пир богов и верит в свое бессмертье. В ранней тютчевской поэзии в самом деле почти отсутствует тема смерти, есть лишь мотив растворения в бессмертном мире природы, слияния с "беспредельным", смешения с "миром дремлющим".

Но в глазах зрелости - той подлинной, высочайшей человеческой зрелости, которая предстает в поздней поэзии Тютчева, - эта молодая вера показалась бы своего рода похмельем в чужом пиру. В стихотворении "Два голоса", если вдуматься, утверждено несравненно более высокое самосознание. Ведь в стихах "Счастлив, кто посетил сей мир..." человек - только "допущенный" на совет богов, которые милостиво позволяют ему пить из их чаши. Между тем в стихотворении "Два голоса" человек по-своему равен олимпийцам; более того, они, счастливцы, блаженствующие в своем бессмертии, глядят "завистливым оком" на борьбу смертных, но непреклонных сердец.

Жених, самозабвенно венчающийся с целым миром, и муж (оба "голоса" начинают именно словом "мужайтесь"), с ясным и полным сознанием "конца" ведущий свой жестокий бой, - таковы два лика, предстающих перед нами в ранней и поздней поэзии Тютчева. Поэзия праздника и поэзия человеческого подвига...

Но вернемся к стихотворению "Русской женщине", где тема человека сливается с темой родины. Оно находится в ряду характернейших поздних стихотворений - "Итак, опять увиделся я с вами...", "Тихой ночью, поздним летом...", "Слезы людские...", "Кончен пир, умолкли хоры...", "Святая ночь на небосклон взошла...", "Пошли, Господь, свою отраду...", "Не рассуждай, не хлопочи!.." и т.п. - вплоть до созданного в 1855 году, накануне падения Севастополя, несравненного по своему духовно-историческому значению "Эти бедные селенья..." - стихотворения, которыми равно восторгались столь разные люди, как Достоевский и Чернышевский.

Все названные стихотворения так или иначе проникнуты стремлением понять,

Что сквозит и тайно светит

В наготе своей смиренной...

Это относится ко всему на родине, начиная с ландшафта, с пейзажа. Правда, еще будут отдельные наплывы ушедшего, казалось бы, в прошлое восприятия. В 1859 году, по дороге из южной Европы в Россию, поэт создаст диптих "На возвратном пути", где противопоставит "чудный вид и чудный край" Швейцарии "безлюдному краю" (опять это определение!) родины, где уже не верится,

Что есть края, где радужные горы

В лазурные глядятся озера.

Но еще через несколько лет Тютчев напишет дочери Дарье, находившейся тогда в Швейцарии:

"Я обращался к воспоминаниям и силой воображения старался, насколько это возможно, разделить твои восторги от окружающих тебя несравненных красот природы... Все это великолепие... кажется мне слишком ярким, слишком кричащим, и пейзажи, которые были у меня перед глазами, пусть скромные и непритязательные, были мне более по душе".

К этому времени Тютчев уже создал многие свои проникновенные русские "пейзажи" - "Тихой ночью, поздним летом...", "Обвеян вещею дремотой...", "Первый лист", "Не остывшая от зною...", "Как весел грохот летних бурь...", "Чародейкою зимою...", "Лето 1854", "Есть в осени первоначальной...", "Смотри, как роща зеленеет...", "Осенней позднею порою...", "Декабрьское утро", - "пейзажи", которые и невозможно было бы создать без пережитого поэтом духовного переворота.

То, о чем столь определенно сказано в письме к дочери, созрело в творческом сознании поэта много раньше. Еще 25 февраля 1853 года он писал о родных - орловско-брянских - местах, что "прекрасное... интимная поэзия природы... не выступает явно... в наших краях, с их грустной и неяркой красотой".

Но дело отнюдь не только в "пейзаже". Для Тютчева все подлинное бытие России вообще совершалось как бы на глубине, не доступной поверхностному взгляду. Истинный смысл этого бытия и его высшие ценности не могли - уже хотя бы из-за своего беспредельного духовного размаха - обрести предметное, очевидное для всех воплощение.

Вскоре после своего окончательного приезда в Россию, 1 октября 1844 года, Тютчев говорил Вяземскому, что "по возвращении его из-за границы более всего поражает его: отсутствие России в России". Это на первый взгляд странное утверждение глубоко содержательно. "За границей, - сказал тогда Тютчев, - всякий серьезный спор, политические дебаты и вопросы о будущем неминуемо приводят к вопросу о России. О ней говорят беспрестанно, ее видят всюду. Приехав в Россию, вы ее больше не видите. Она совершенно исчезает из кругозора" (вскоре поэт скажет в стихах - и будет не раз повторять - о "крае безлюдном").