Михаил Галактионов - Париж 1914 (темпы операций)

Вместо развязывания и способствования живым динамическим силам гигантской битвы германское главное командование тормозило их, с тем чтобы в конечном итоге дать обратный ход.

б) Левый фланг Марнской битвы

В 11 час. утра Хенч выехал на автомобиле из Люксембурга в сопровождении капитанов генерального штаба Кенига и Кеппена. Дорогой он будто бы сказал, что его сделают «козлом отпущения» за чужие грехи. Так оно, по правде сказать, и вышло. Однако, официальная немецкая история проделала это с большой осмотрительностью. Взвалив на Хенча всю ответственность за отступление, она в то же время старается не слишком измельчить и принизить тщательно разработанный ею образ злополучной тени генерал Мольтке, отсиживавшегося в своем «прекрасном далеко». Иначе вся концепция выходила бы уж очень неправдоподобной.

В 14 час. дня Хенч прибыл в Варенн (Warenne), где находился штаб 5–й армии. Здесь ему изложили в благоприятном свете положение на фронте: после взятия фортов Труайон и Ле — Парош рассчитывали на решительный успех. Хенч своего мнения не высказал, но обещал еще раз заехать на обратном пути.

В 16 ч. 15 м. Хенч был уже в Кургнзоле — в штабе 4–й армии. Здесь также царило оптимистическое настроение, и Хенч по телефону (из этого пункта была прямая телефонная связь) сообщил благоприятную оценку в главную квартиру.

В 17 ч. 45 м. Хенч прибывает в Шалон — штаб 3–й армии. Здесь составлено уже вечернее донесение главному командованию; в конце него стоит, однако, неприятная фраза: «На правом, крыле 2–й армии дело, должно быть, обстоит неблагоприятно, угрожает охват». Из песни слова не выкинешь. А оно сильно портит цельность официальной легенды. В самом деле, если 8 сентября к вечеру в штабе 3–й армии понимали, что 2–й армии угрожает охват справа, как можно утверждать, что собственно и 9 сентября 2–й армии на ее правом крыле никакой серьезной угрозы не было. Хенч делает к донесению приписку: «Положение и настроение в 3–й армии весьма благоприятны».

Впоследствии, в штабе 1–й армии, Хенч дал противоположную оценку положения на левом крыле Марнской битвы. В самом деле, если 4–я и 5–я армии действительно продвигались вперед в отдельных районах, если в центре сражения французскому расположению угрожал прорыв, что все это означало в общей картине гигантского сражения? Разрыв между правым и левым крылом германского расположения: правое крыло фронтом все больше поворачивалось на запад; левое же — на восток. Но поскольку правое крыло было сковано наступлением союзников и именно здесь чрезвычайно быстро назревал кризис, наступление левого крыла, даже если оно и протекало бы успешно, только обостряло этот кризис в еще большей степени. Все меньше оставалось надежды быстро сдвинуть расположение к западу, усилив крайний правый фланг. Нужно понять, таким образом, почему черные мысли все настойчивей осаждали Хенча по мере того, как он двигался к правому флангу. Напрасно нам намекают на болезненную неврастению, обострившуюся якобы у Хета в это время: несомненно были и объективные условия, которые могли больно бить по нервам.

2. Монмор (Montmort)

(Схемы 15 и 18)

а) Отступление 3–й армии предрешено

В 19 ч. 45 м. вечера 9 сентября Хенч прибывает в Монмор, где находился штаб 2–й армии. Пребывание его здесь до утра следующего дня ярко расцвечено легендой, которая должна заменить научное истолкование событий. Официальная история стремится приковать наше внимание к максимально точному и беспристрастному воспроизведению всех мелочей, относящихся к Хенчу, и разговорам, происходившим вечером 8–го и утром 9 сентября.

Но для научной критики все это представляет чрезвычайно ничтожный интерес. Когда вы приняли какое — либо решение, оно представляется как очень простой и вполне понятный факт; но попробуйте вспомнить, как принималось вами это решение; даже в самых элементарных случаях процесс осложняется множеством деталей — переживаний, ассоциаций, случайно возникших при этом впечатлениях и т. д.

Можно буквально потонуть, или, вернее, утопить истину, если приняться за добросовестное собирание мелочей жизни Монмора в эти критические часы. Что именно было сказано? Кем? Когда? Конечно, все участники сообщают по-разному о происшедшем, и здесь, возможно, вовсе нет сознательного надувательства, так как каждый воспринимал события с особым оттенком, зависевшим от множества случайных причин. Но стоит применить научный критерий, вскрыть объективное содержание этих бесед, и все станет ясным: в Монморе вечером 8–го и утром 9 сентября нарождалось, мучительно и противоречиво, решение об отступлении [299].