Виктор Муратов - Командарм Лукин

Ивакин пытался еще что-то сказать, но генерал закричал:

— Унесите меня отсюда, я не желаю разговаривать с этой мразью!

Но немцы, добиваясь от генерала определенной цели, пока еще не ясной ему, не оставляли его в покое. На следующий день к нему пришли два немецких офицера. Один из них — майор, невысокого роста, с завитыми, кайзеровскими усиками, гладкими, расчесанными на пробор волосами, представился:

— Я майор Эрдман, заместитель начальника «Абвер-команды-303». А это… — Он посмотрел на своего напарника, но тот не назвал себя.

Прежде чем начать «деловой» разговор, майор Эрдман довольно долго распространялся о том, что еще до революции жил в России и даже учился в петербургской гимназии.

— Вы пришли, чтобы сообщить мне об этом? — не вытерпел Лукин.

Немец смутился:

— О нет, герр генерал! Просто вчера наш представитель был у вас, вы очень дурно обошлись с этим гражданином.

— Он изменник Родины, а не гражданин. Я не желаю с ним разговаривать!

— Скажите, а он что-нибудь предлагал вам?

Генерал начал понимать, что ничего хорошего от этого разговора не получится, да и о чем разговаривать с врагами! Он перестал отвечать на вопросы. Немцы переглянулись.

— Хорошо, — сказал один из них. — Мы ничего от вас не потребуем, не беспокойтесь. Но вы — генерал. Вы тяжело ранены на поле боя. Мы, немцы, умеем ценить воинскую доблесть. Мы хотели бы улучшить условия, в которых вы содержитесь, и перевести вас в другой госпиталь, в лучшие условия. Как вы относитесь к этому?

Лукин задумался. Со времени его пленения прошло более двух месяцев. Оперативные данные о 19-й армии гитлеровцев уже не могли интересовать. Следовательно, им нужно что-то другое. Но что? В эту минуту он почти пожалел о том, что не дослушал до конца предателя, приходившего накануне, и не выведал их планов.

— Так как вы относитесь к переводу в немецкий госпиталь? — настойчиво повторил немец.

Состояние здоровья Лукина оставалось чрезвычайно тяжелым. Нечего было и думать об излечении в госпитале, где он находился. Но не пойдет ли он на сделку с собственной совестью, если согласится на предложение немцев? Рассуждая так, он вспомнил в ту минуту о тяжело раненном Прохорове, которому также угрожала медленная и мучительная смерть.

— Я один не пойду, — наконец ответил он. — Если вы переведете вместе со мной генерала Прохорова, я могу принять ваше предложение. Это — мое обязательное условие.

— Вы, господин генерал, ставите нас в трудное положение, — проговорил Эрдман. — Мы не уполномочены решить такой вопрос.

— Тогда я остаюсь здесь.

Немцы переглянулись и молча вышли из палаты.

Утром следующего дня снова явился Эрдман.

— Немецкое командование дало согласие на перевод и генерала Прохорова.

Обоих генералов перевели в немецкий госпиталь и положили в одну палату. Для ухода за ними прикрепили старушку — жительницу Смоленска. Ухаживала за ними еще и санитарка Наташа Дровянникова, тоже местная жительница. Однажды Наташа принесла из дома по их просьбе отличного наваристого борща, а старушка дала к чаю меда. Когда генералы ели, в палату вошла швестер — немецкая медсестра. Она отняла еду и отхлестала по щекам старушку и Наташу Дровянникову. С тех пор ни та, ни другая в госпитале не появлялись.

Шли дни. Природное здоровье Лукина начинало брать верх. Ему стало немного лучше, гнойный и воспалительный процессы пошли на убыль. Но Лукин по-прежнему лежал без движения, правая рука висела безжизненной плетью. Прохоров поправлялся быстрее. Он уже вставал, ходил по палате и по возможности старался помочь Михаилу Федоровичу.

Генералы мучились неизвестностью. Их мир был огражден стенами палаты. А что там, под Москвой? Где вообще находится линия советско-германского фронта? Они догадывались, что фронт не так уж далеко откатился на восток от Смоленска. В этом их убеждал непрерывный приток раненых немецких солдат и офицеров. В те дни, когда раненых поступало особенно много, врачи и медсестры были особенно раздражительны, а прикрепленная к их палате мужеподобная швестер придиралась к генералам и что-то со злостью бормотала. Часто советские самолеты бомбили Смоленск. Вслушиваясь в грохот разрывов, видя в окно палаты багровые отблески пожаров, Лукин и Прохоров радовались. Они понимали, что дела у немцев не так уж блестящи.

Мучили генералов и думы о собственной судьбе. Ведь не из уважения к их боннской доблести фашисты создали им сносные условия в плену. Слова майора Эрдмана: «Мы от вас ничего не потребуем» — нельзя было принимать всерьез. Понятно, что немцы неспроста создали возможность советским генералам окрепнуть физически и хотя бы немного залечить раны, что-то они обязательно потребуют взамен. Но что?